На фоне – прекрасное женское тело... Автофото

Михаила БОЙКО отличает какое-то странное сочетание искренности, логики, скепсиса и эпатажа. Его идеи осмеиваются, критикуются и/или искажаются. Бойко возражает, что занимается формализацией гуманитарных проблем и никого не зовет в лабиринты. Много лет работал обозревателем «Независимой газеты», координировал премию «Нонконформизм». Теперь зарабатывает деньги, конструирует поэмы, преподает в Московской академии образования, дописывает диссертацию.

– Михаил, какое ваше первое воспоминание из детства?

– Помню, первый день в детском саду. Там среди игрушек лежала громоздкая металлическая юла. Совершенно не представлял, что с ней делать. Другие дети показали, как ее завести и поставить. Но у меня, как ни старался, ничего не получалось. У всех юла вращалась, а у меня почему-то падала…

Вообще-то у меня очень много воспоминаний из раннего детства, но современной психологией установлено, что большинство из ранних воспоминаний являются ложными, то есть позднейшими реконструкциями.

Но вот одно из самых надежных воспоминаний. Во время обеденного перерыва происходила «пересменка» воспитательниц. Одна решила разыграть другую и уложила нас на раскладушках так, как будто половина детей пропала…

– Какой был поворотный момент в вашей жизни?

– Думаю, он еще не наступил. Сам ломаю голову: что это может быть? А разнообразных «изломов» в моей жизни было очень много, так что даже трудно все перечислись. Вот уже скоро шесть лет как я в сфере журналистики, а до этого были долгие годы неопределенности, неуверенности в будущем. Кем я только не работал: курьером, барменом, официантом, агентом по продажи недвижимости, вахтером на проходной завода, пресс-секретарем, политтехнологом, инженером-исследователем, системным администратором, креативным менеджером…

А в промежутках – безработица, полное безденежье, приступы отчаяния, отсутствие перспективы. Такой опыт не проходит бесследно, мне уже никогда не избавиться от горького осадка. До 27 лет я был профессиональным неудачником. Наверное, я мог бы вести мастер-класс с названием в духе книги Павла Вацлавика: «Как стать несчастным без посторонней помощи».

Недавно я что-то читал в своей комнате. На кухне гремела посудой мама, мой отец, больной тяжелой формой алкоголизма, дребезжал противным голосом. И меня пронзило чувство дежавю. Все это уже было, и 10, и 20 лет назад. Но суть даже не в том, что обстановка не изменилась, а в том, что я уже не смогу измениться, уже не могу переделать самого себя – нынешнего, окончательно сформировавшегося.

– Проанализируйте ваше состояние в ключевые моменты жизни и опишите их.

– Доминанта моего самоощущения – это одиночество. Между моим внутренним миром и внутренними мирами других людей практически нет пересечений. Это крайняя интровертность (по Карлу Густаву Юнгу) или шизоидность (по Эрнсту Кречмеру). Уверен, что если бы я убедил себя, что являюсь заложником собственного характера, сложил оружие, полностью смирился, то мог бы утешиться.

Но мы живем в цивилизации, имеющей христианские корни, поэтому в нас глубоко укоренены идеи о свободе воли и личной ответственности. Поэтому я периодически бунтую, пытаюсь стряхнуть с себя негативный опыт, начать жить заново. Тогда становится еще хуже, совсем нестерпимо.

В силу моего характера для «зализывания ран» я периодически нуждаюсь в полном уединении и самопогружении. Острее всего это ощущалось в армии, где личное время сильно ограничено.

– Откуда вы черпаете энергию?

– Один из источников – занятия математикой и естественными науками. В мире математики нет боли, нет старения, нет смерти, нет их и в теоретической физике. Это созерцание платоновских идей.

В последнее время во мне пробудился интерес к модальной логике. Иногда просыпается тщеславная мысль, что я один из немногих российских литераторов, увлекающихся в свободное время математическими расчетами или логическими исчислениями.

Когда занимаешься вычислениями, наступает такой момент, когда все личное и социально-зависимое исчезает. Страдающее «Я» исчезает. Граница между объективным и субъективным размывается. Это почти трансовое состояние.

Кстати, у основателя гуманистической психологии Абрахама Маслоу есть представления о самоактуализации и вершинных переживаниях. Чем больше я думаю об этих на первый взгляд простых понятиях, тем загадочнее они мне кажутся. Что такое самоактуализация, я на данный момент вообще затрудняюсь сказать. А что-то похожее на «вершинные» переживания мне приносили лишь занятия математической логикой, высшей математикой или теоретической физикой.

– О чем вы думаете с утра, когда встаете?

– Анализирую сны, пытаюсь понять, что тревожит мое Бессознательное.

– Вы считаете себя «междисциплинарным» человеком. Как вы им стали?

– В мемуарах Славы Курилова есть фраза, которую я помню наизусть: «Я бы хотел быть не океанографом, а жрецом в Храме моря. Но это невозможно, и мне приходится всегда иметь дело с приборами, что-то измерять, складывать и записывать». Вот и я хотел быть жрецом в Храме науки. Под наукой я не имею в виду что-то враждебное религии – а наоборот, какую-то разновидность христианского служения. Когда мое идеализированное представление о физике рухнуло, а это произошло на первом курсе физического факультета МГУ, мне оставалось или «всегда иметь дело с приборами, что-то измерять, складывать и записывать», или сменить сферу деятельности. Хотя я и закончил физфак с отличием, но в силу своей бунтарской натуры выбрал второй, более честный путь. Я могу плодотворно заниматься каким-либо делом только при условии полной самоотдачи. Так начались мои мытарства…

С тех пор, я очень страдаю от неимоверного разброса своих интересов, это мешает мне сконцентрироваться на чем-то одном, добиться прочного успеха. Это как удар растопыренными пальцами – получится явно слабее, чем удар кулаком. Постоянно сталкиваюсь с недостатком компетенции и эрудиции – можно сказать, расплатой за междисциплинарность.

Отмечу две книги, которые попались мне на первом курсе физфака и перевернули мое мышление. Это «Критика чистого разума» Канта и «Воля к власти» Ницше. С этими сочинениями я познакомился раньше, чем с другими философскими текстами, поэтому в какой-то момент они произвели на меня непропорционально сильное впечатление. Я понял, что современное естествознания воздвигнуто на довольно шатких основаниях. И открыл это благодаря Канту и Ницше, хотя как мыслители они меня не особо привлекают. На моем небосводе сияют совсем другие имена.

Первую половину жизни я провел в общении с книгами и абстракциями. Сегодня не могу пожаловаться на отсутствие общения с великими и интересными людьми. Но ложка хороша к обеду.

– Что вы имеете в виду?

– Негативный опыт полезен только в ограниченных количествах. Если каждый день монотонно совершать одно и то же движение, то будет тренироваться одна-единственная группа мышц. То же самое и с психикой. У меня выработался навык переносить множество негативных эмоций – всевозможные тягостные, гнетущие, депрессивные переживания вплоть до суицидальных мыслей. Но у обычного человека все это признаки какого-то душевного кризиса, неблагоприятного периода жизни. У меня – это образ жизни, мой modus vivendi. Большинство положительных эмоций мне вообще неведомо, я знаю об их существовании только из книг. Но если я пытаюсь проникнуть в полнокровный, положительный, сияющий мир положительных эмоций, мне тут же преграждает путь какой-нибудь херувим с огненным мечом и сбрасывает обратно – во мрак, отчаяние и одиночество.

– Что для вас является критерием успеха в жизни?

– В нашем обществе успех – это все-таки какая-то форма социального признания. Самоощущения недостаточно. Когда кошку гладят, ей приятно. Каждый из нас реагирует на похвалу выбросом серотонина. Это реакция на уровне самых древних и глубоких отделов мозга.

Дело не в том, что мы считает успехом и его критерием, а в том, какие средства для его достижения мы используем. Например, каждый литератор желает успеха, но не каждый согласится использовать для этого такие инструменты как коррумпированные премии, групповщина, замалчивание конкурентов, назойливая реклама, чуткость к социальному заказу, мнимая оппозиционность…

А я бы хотел научиться не выигрывать, а достойно проигрывать. Мне интересны люди, которые, несмотря на свои задатки, почему-то не добились успеха. Мне хотелось бы узнать, как они себе это объясняют, кого винят, чем утешаются, как оправдываются.

– А вы как оправдываетесь?

– Если проанализировать все сказанное мною, легко заметить, что свои неудачи я списываю на три фактора: влияние среды, стартовые условия и собственный характер. Но я достаточно изощрен, чтобы относиться к собственным оправданиям с некоторым недоверием. Поэтому во всем, что я говорю, есть доля лукавства, самоиронии. В моей голове полным-полно хитроумных интеллектуальных конструкций, но… ведь есть потаенное ядро личности, которое ускользает от любых рефлексий. Самое главное о себе я, возможно, не знаю, а если бы и знал, то никому бы не рассказал.

– Что для вас ценно в жизни?

– Я не хочу нести ответственность за чужие страдания. Как учил Сократ: лучше претерпеть несправедливость, чем совершить несправедливый поступок. Отсюда мой интерес к страданию и моя разработка – «алгософия».

– Как вы пришли к алгософии?

– Как-то раз в школе я смотрел на дождевого червя и думал: «Что объединяет меня и его?» Нет, не удовольствие. Его еда, времяпровождение, способ размножения – все это для меня непостижимо или отвратительно. А вот его боль – проста, понятна и реальна, как моя собственная. У нас с ним общее ядро – способность переживать боль. Тогда я понял слова псалмопевца: «Я же червь, а не человек» (Пс. 21:7).

Вначале мне хотелось найти эффектное название для своего литературно-критического метода, и я сконструировал из двух греческих корней термин «алгософия». Потом понял, что наткнулся на что-то гораздо более значительное – всеобъемлющее мировоззрение, целый пучок новых дисциплин, допускающих прикладное использование.

Самый животрепещущий вопрос для меня теперь звучит так: «Как человек может жертвовать более приятными ощущениями, ради менее приятных?» С этим связана и загадка происхождения человека, и ядро этики, и движущие силы социального развития, и… вообще все. Даже познание, потому что познание мучительно, вспомним Экклезиаста: «кто умножает познания, умножает скорбь» (Еккл. 1:18). К сожалению, слово «мазохизм» используют в профаническом, некорректном смысле. Но, с некоторыми оговорками, можно сказать, что я занимаюсь проблемой мазохизма в различных ее аспектах...

Многие обвиняют меня в неясности моих воззрений. Но я считаю, что все разжевываю и раскладываю по полочкам. Куда уж яснее?

– Представьте, что перед вами нет никаких ограничений (ни субъективных, ни объективных), что бы вы сделали сейчас? Куда бы отправились?

– Постарался бы привить себе более оптимистическое мировоззрение, какие-нибудь жизнеутрвеждающие ценности. Меня очень интересует экстремальный спорт и вообще все связанное с риском (это не тяга к смерти, а наивысшее утверждение жизни). Хотел усовершенствовать свой английский язык для изучения последних достижений в области семиотики, психологии, модальной и интенсиональной логики.

Беседовала Екатерина Халецкая

http://litrossia.ru/2013/06/07796.html