Светлана Семенова. Паломник в будущее. Пьер Тейяр де Шарден.
– СПб.: Русская христианская гуманитарная академия, 2009. – 672 с.

1. Это не просто биография и очерк мировоззрения французского философа, богослова и палеонтолога Пьера Тейяра де Шардена (1881–1955). По сути, это сравнительное жизнеописание французского мыслителя и его русского предшественника Николая Федорова (1829–1903), переходящее в сравнительное изложение их мировоззрений.

2. Пьер Тейяр и Николай Федоров образуют любопытную пару. Конгениальность этих мыслителей бросается в глаза. Оба – «ежи» в терминологии Исайи Берлина, то есть паладины моноидеи, некоей доминанты, вокруг которой выстраиваются все их мечты и теоретические построения. Различие же между ними состоит в том, что первый типичный «тогдаст» (тот, чье итоговое мировоззрение возникает не сразу, а после нескольких изломов, озарений), а второй – типичный «всегдаст» (тот, чье мировоззрение на протяжении жизни остается практически неизменным, но лишь проясняется, детализируется). Этих терминов, введенных нами в статье «Красный, белый, квадратный» («НГ-EL» от 11.09.08), Светлана Семенова, конечно, не использует, но психологическое различие двух мыслителей от нее не ускользнуло: «В отличие от Пьера Тейяра, лишь постепенно и не скоро пришедшего от видения общих грандиозных реалий (материя, энергия, космос, единство, монада человечества…) к «феномену человеческого» в его персональном преломлении, к глубинным экзистенциальным требованиям бессмертия всех когда-либо живших, чувство и мысль Федорова сразу и навсегда были интенсивно сосредоточены на этом требовании».

3. Кроме психологического различия есть одно идейное. Как известно, Тейяр прогнозировал, что развитие ноосферы пойдет «не в пространственном, а в психическом направлении… не покидая Земли и не выходя за ее пределы». Финалом эволюции станет сворачивание («внутренний возврат к самой себе») ноосферы с последующим отделением сознания, достигшего совершенства, от своей материальной матрицы. По мнению французского мыслителя, это предопределено эволюционными процессами центрирования, или конвергенции, как он выражался, а также «психической изогнутостью духа», как-то связанной с «геометрической сферичностью Земли». Этот блок идей Тейяра Семенова комментирует с наибольшим неудовольствием, сквозящим между строк раздражением, подчеркивая глубину и последовательность идей русских космистов, у которых завершение эволюции на Земле не только не становится «концом света», но, наоборот, служит отправной точкой для вселенской экспансии жизни и сознания.

4. Сегодня можно заключить, что ахиллесова пята обоих учений – это невозможность перекинуть мост от них к современному естествознанию. Во второй половине XX века выяснилось, что меридианы богословия, философии и науки сближаются не настолько быстро, как многим хотелось бы.

В частности, до сих пор ученым не удалось экспериментально доказать существование радиальной энергии, противостоящей, согласно Тейяру, возрастанию энтропии. Типичную ошибку совершают гуманитарии, апеллирующие в этой связи к синергетике – науке, исследующей процессы самоорганизации в неравновесных системах. В том-то и дело, что синергетика объясняет явление усложнения, то есть уменьшения энтропии в открытых системах (которые подпитываются энергией извне) с помощью одних только тангенциальных сил. Инами словами, нет ничего более далекого от аутентичной мысли Тейяра, чем отождествлять возникновение порядка из хаоса (в пригожинском смысле) и действие радиальной энергии. Это все равно что отождествлять ноосферу и Мировую паутину.

Мы коснулись лишь гипотезы Тейяра о существовании радиальной энергии, что уж говорить о возможности евхаристического преображения мира, плеромизации, пан-аморизации и федоровских чаяний – психократии, полной регуляции природы, воскрешения отцов (патрофикации) и т.д. Заметим, что генная инженерия, на которую возлагается столько надежд, имеет дело только с созданием новых организмов или с продлением времени жизни уже родившихся существ. Сегодня возможность воскрешения умерших организмов подкрепляется лишь богословскими аргументами (например, цитированием свт. Григория Нисского) или паранаучными построениями (вроде теории биопсиполя).

Тейяр и Федоров были против пакта со смертью Илья Чашник. Супрематизм. 1923. ГТГ, Москва

5. Мне хочется подкинуть сторонникам Пьера Тейяра и Николая Федорова другой аргумент, позаимствованный у гениального Отто Вейнингера. Этот пылкий австриец-максималист в свое время вступился за похороненную уже к середине XIX века теорию цветов Гёте и Шопенгауэра.

И вот из каких соображений: «…Я решаюсь сказать (принимая во внимание, что по значению и глубине своих взглядов выдающийся человек поднимается над каким угодно состоянием науки): нет сомнения, что если Шопенгауэр и Гёте одного и того же мнения относительно теории цветов, то уже этого одного достаточно, чтобы a priori признать их правыми против всех физиков прошлого, настоящего и будущего…» («Пол и характер», ч. II, гл. X). Перефразируем: нет сомнения, что если Тейяр и Федоров одного и того же мнения относительно…

6. В этом номере (см. стр. 4–5) вы найдете беседу со Светланой Семеновой, в которой идет о речь о попытках художественного моделирования Общего дела Николая Федорова современными писателями – Владимиром Шаровым и Михаилом Поповым . Было бы странно, если бы аналогичные попытки не предпринимались и в отношении проекта Тейяра. Самая известная из них – роман Мишеля Уэльбека «Возможность острова» (это далеко не очевидно, так что спасибо питерскому философу Марату Салихову за подсказку).

Как и у русских коллег, у французского писателя получается карикатура на тейяровский мир, или, вернее, «трагикатура» (да простится нам этот неологизм). Виноват один пунктик, который, по мнению Уэльбека, в наибольшей степени мешает созреванию человечества, чреват постоянными «забастовками в ноосфере» и практическим поражением активно-эволюционного проекта. Это похоть, средоточие радикального зла (собственно, это моноидея Уэльбека, такого же «ежа», как Тейяр и Федоров). Именно она не позволяет преодолеть «монадологическую рознь» индивидуумов. Позволим себе объемную цитату: «Если было на свете что-то, что неизменно рождало во мне печаль или сострадание, короче, повергало в состояние, исключающее любую форму злобы или иронии, то именно существование Тейяра де Шардена – впрочем, не столько его существование само по себе, сколько тот факт, что у него есть или могут быть читатели, пускай и в ограниченном количестве. <…> В 15 лет мне случайно попала в руки «Божественная среда», оставленная на вокзальной лавочке в Этреши-Шамаранд, видимо, каким-то обескураженным читателем. Через несколько страниц я взвыл; от отчаяния я даже разбил насос своего гоночного велосипеда о стену подвальной кладовки. Разумеется, Тейяр де Шарден был из тех, у кого, как говорится, «крыша поехала», но впечатление от него оставалось откровенно тягостное. <…> К тому же он, естественно, разделял заблуждение всех левых христиан, да и христиан-центристов – скажем так, христиан, зараженных еще со времен Революции идеей прогресса, – а именно верил в то, что похоть – вещь простительная, маловажная, не способная отвратить человека от спасения души, а единственный настоящий грех есть грех гордыни. Ну и на каком месте у меня похоть? На каком – гордыня? И насколько я далек от спасения души? По-моему, ответить на эти вопросы не составляло большого труда. Паскаль, например, никогда бы не позволил себе вещать подобную чушь: когда его читаешь, чувствуется, что ему отнюдь не чужды плотские искушения, что он мог бы испытать сам все прелести вольнодумства <…>. Если бы кто-нибудь вдруг обнаружил эротические записки Тейяра де Шардена, меня бы это в известном смысле успокоило; но я ни секунды в это не верю. Как же он умудрился так жить, этот возвышенный Тейяр, с кем он общался, чтобы составить себе настолько благостное и идиотское представление о человечестве – в то самое время, в той самой стране, где подвизались такие нехилые подонки, как Селин, Сартр или Жене?» («Возможность острова», гл. «Даниель 1,7»).

7. А вот итоговый вывод Светланы Семеновой не вызывает сомнений. То, что французский мыслитель даже не подозревал о существовании своего русского предшественника, – признак все еще глубокой раздробленности мира, или, говоря словами Тейяра, незрелости ноосферы…

http://exlibris.ng.ru/2010-01-28/1_noosphere.html