Вадим Рабинович. Поэтологические штудии.
– М.: Совпадение, 2012. – 368 с. (Берсеневские коллекции. Неоклассики).

На Берсеневской набережной находится Российский институт культурологии, в котором поэт и философ Вадим Рабинович (р. 1935) заведует сектором «Языки культур». Отсюда название серии. В сборник вошли статьи разных лет, посвященные затейливому пути стихотворного текста в сознании искушенного читателя. Но речь пойдет о законе тождества.

Не мы провозгласили закон тождества поэтической темой. И даже не Рабинович. А Мандельштам в эссе «Утро акмеизма» (1919). Вот этот фрагмент:  «А=А: какая прекрасная поэтическая тема. Символизм томился, скучал законом тождества, акмеизм делает его своим лозунгом <...>. Способность удивляться – главная добродетель поэта. Но как же не удивиться тогда плодотворнейшему из законов – закону тождества? Кто проникся благоговейным удивлением перед этим законом – тот несомненный поэт. Таким образом, признав суверенитет закона тождества, поэзия получает в пожизненное ленное обладание все сущее без условий и ограничений. Логика есть царство неожиданности. Мыслить логически значит непрерывно удивляться. Мы полюбили музыку доказательства. Логическая связь – для нас не песенка о чижике, а симфония с органом и пением, такая трудная и вдохновенная, что дирижеру приходится напрягать все свои способности, чтобы удержать исполнителей в повиновении».

В этой оде логике мало логики. Особенно если забыть, что направлена она против идеолога символистов Валерия Брюсова и скандальных строк из его программного стихотворения «Творчество»: «Всходит месяц обнаженный/ При лазоревой луне...»

По мнению Рабиновича, логическую связность легче воспеть, чем соблюсти. Ну, не появился еще Великий Дирижер, способный удержать исполнителей в этом чаемом точь-в-точь. Без каких-то там почти и чуть-чуть. Без зазоров, расщелин, раздвоев…

По мнению Рабиновича, Мандельштам опроверг свою будущую программу еще в 1912 году, когда написал:

«Господи!» – сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.

А мы полагаем, что закон тождества – это не только поэтическая, но и историософская тема.

1. A=A, или первый эон

Кстати, Аристотель, формулируя закон тождества, имел в виду, скорее, корректное словоупотребление:  «…иметь не одно значение – значит не иметь ни одного значения; если же у слов нет (определенных) значений, тогда утрачена всякая возможность рассуждать друг с другом, а в действительности – и с самим собой; ибо невозможно ничего мыслить, если не мыслить (каждый раз) что-нибудь одно». Легко видеть, что в такой формулировке присутствует два аспекта: логический и психологический.

В самом деле, если слова (и другие знаки – например, жесты) не имеют определенных значений, то обмен мнениями лишен смысла и не может стать основой социальной (интерсубъективной) практики. О совокупности таких слов нельзя даже сказать, что они образуют язык, поскольку индивидуальный язык (private language) невозможен (Л. Витгенштейн).

Логический закон тождества является аксиомой в большинстве логических исчислений. Аксиому нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Иногда можно показать, что аксиома противоречит другим аксиомам, но это доказывает лишь противоречивость набора аксиом, а не ложность исходной аксиомы. Тут никаких зазоров, расщелин, раздвоев…

Но в формулировке Аристотеля имеется и психологический аспект: «Невозможно ничего мыслить, если не мыслить (каждый раз) что-нибудь одно». На наш взгляд, это слишком сильное и, вообще говоря, ложное утверждение.

Если язык – это социальное явление, то мышление – внутрисубъективный (интрасубъективный) феномен. Невозможен индивидуальный язык, но возможно индивидуальное мышление. Отсюда проблемы с вербализацией мыслей: «Мысль изреченная есть ложь» (Ф.Тютчев).

Мышление (особенно в грезах, снах, фантазиях) не признает никаких ограничений, и вопреки Аристотелю возможно мыслить, не мысля при этом что-то одно, однозначно определенное. Более того, именно на этом основаны разнообразные формы первобытного, архаического и, в частности, поэтического мышления.

Правда, по мнению многих антропологов (Л. Леви-Брюль, М. Элиаде и др.), первобытное мышление не признавало закона тождества. Но они имели в виду именно логический аспект. Первобытные люди видели тождество A=A повсюду, даже там, где его нет. Они отождествляли предметы, сходные по свойствам, по имени, по функции. Эту склонность можно назвать психологическим законом тождества.

Тогда можно сказать, что психологическое тождество A=A являлось фундаментом первобытного мышления.

Гераклит любил такие артефакты... Фото Михаила Бойко

2. Я=Я, или второй эон

Новую эпоху открыл Гераклит: «Нельзя дважды вступить в ту же реку, нельзя выйти из той же реки, в которую вступил». Его последователь Кратил уточнил: «В реку нельзя войти и один раз». Как поясняет Аристотель, если природа всецело находится в движении, то ни один предикат не является истинным.

Это, по сути, означает, что объекты, обозначаемые именами собственными, не являются тождественными в разные моменты времени. Москва-река в момент времени t не тождественна Москве-реке в момент времени t+dt. Это уже другая река с тем же самым названием.

Именно тогда появляется идея времени, поскольку в мире вечного возвращения, где все сходное тождественно, неповторимость момента не осознается. Как сказано: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» (Еккл. 1:9). Это бесконечный ряд a+a+a+…

Лишь после Гераклита мир мыслится как ряд a+b+c+… Начинается новая мировая эпоха. Неспроста Карл Ясперс считал Гераклита одним из ключевых мыслителей осевого времени.

Что же считается устойчивым в постгераклитовском мире? Субъект.

Любой объект меняется со временем, и даже наше тело в следующий момент – это другое тело. Кажется, что только человеческое «Я» остается самотождественным с течением времени. Поэтому Гераклит не говорит: «Из реки не может выйти тот, кто в нее вошел».

Можно сказать, что психологическое тождество Я=Я являлось фундаментом европейской цивилизации вплоть до Новейшего времени.

3. 0=0, или третий эон

Атаки на самотождественность субъекта предпринимались неоднократно. Но решающий успех, по-видимому, связан с озарениями Фридриха Ницше и Карла Густава Юнга. Немецкий философ писал: «Допущение единого субъекта, пожалуй: не является необходимым; может быть, не менее позволительно принять множественность субъектов, солидарные деятельность и борьба которых лежат в основе нашего мышления и вообще нашего сознания. Некоторого рода аристократия «клеток», в которых заложена власть? <…> Мои гипотезы: Субъект как множественность <…>»  («Воля к власти», аф. 490). А швейцарский психиатр полагал, что «любой автономный или хотя бы только относительно автономный комплекс может выступать в качестве личности, то есть оказываться персонифицированным» («Очерки по психологии бессознательного». М., 2010. С. 224). Если человеческая личность в любой момент времени – это фаза противоборства его субличностей, то ни о какой самотождественности «Я» не может идти речи.

Что же остается устойчивым после ницшевско-юнговской революции? Ничто.

http://exlibris.ng.ru/2012-08-30/7_era.html