 Ханс Йоас. Креативность действия/ Пер. с немецкого.
– СПб.: Алетейя, 2005. – 320 с.
Почти столетие спермацетовое пятно растекалось с Британских островов. Как из протараненной китовой туши хлестала сальная, мазкая субстанция, блуждающее родимое пятно англосаксонской философии. Обволакивала противоположный берег Атлантики. Прививалась молодой нации как стигмат посредственности, бездарности, вторичности. Там был Бентам. У промышленников и бывших рабовладельцев – Уильям Джеймс. Потом – Джордж Герберт Мид, Джон Дьюи, Ричард Рорти. На континенте смеялись. Били багром по ламантину. Плакали профессора в подвале Библиотеки Американского Конгресса. Заказывали собственные книги. Разворачивали бумажные брикеты. Слюнявили слипшиеся страницы. Искали сочувствия. Интеллектуалы краснели за незадачливых пайщиков. Философия плохое вложение капитала. Непозволительно много прагматизм высказал о среде, в которой зародилась «философия пользы».
В Европе тоже существовала философия пользы. Но она маскировалась, изворачивалась, выворачивала карманы. Не глядя, протягивала руку – дрожащую руку, похожую на немой крик. «Что? Платить налоги?» – бледнел европейский мыслитель при виде чека. Мэтр признавал только наличные, и когда клал деньги в карман, то специально мял, чтобы услышать характерный шелест, приводивший его в прекрасное настроение.
Несколько десятилетий заокеанские философы пытались обналичить акции. Но то ли курс был плохой, то ли лучшие американские философы говорили с немецким акцентом. Американцы не унывали. Верили, что на рынке философии, как на всяком рынке, торжествуют законы экономики, а не призраки герменевтики, экзистенции или семиологии.
В середине XX века котировки поползли вверх. Прошли ностальгические времена Марбурга, Гейдельберга, Геттингена, Фрайбурга. Само звучание архаичных слов рождает славянофильскую тоску, как «Бабушкин сад» Поленова. Ковыляет дряблая старушка. Посмеивается внучка-феминистка. Нет больше на рынке образования обителей интеллектуальной «эпифании». Есть Гарвард и американская философия.
Можно ли назвать немцем Ханса Йоаса, сделавшего все для реабилитации осмеянной философии? Имеет ли немецкий эквивалент словечко из профессионального языка американских психологов, оплодотворившее научный поиск чикагского профессора социологии из Мюнхена? Нет, не имеет. И в русском не имеет.
Нет, креативность – это не изобретательность. Это показатель минимально-необходимой творческой одаренности для существования в обществе свободного рынка. По филологической иронии ни один из американизмов, засоривших русский язык, не заслужил такой печальной участи. «Креатифф» получил гражданские права в массовом сознании , как цинично-извращенный способ достижения желаемого, двойная бухгалтерия для исправления плохой налоговой кармы.
Только не морочьте голову поиском истины. В поле абсолютной разумности произрастает только польза. Истина должна быть зеленой и прямоугольной. «Как бы я ни симпатизировал немецкой герменевтике, марксизму и христианским идеям, – пишет Ханс Йоас, – все они были скомпрометированы в моих глазах своим приспособленчеством по отношению к недемократическим политическим движениям и целям. В прагматизме же, казалось, сам идеал демократии принял форму философской системы». Пусть неоконсерваторы щерятся, как горгульи на крышах полуразвалившихся соборов, цепляются ослабевшими пальцами за культ гениальности. Прагматики давно покончили с недемократическими искажениями идеи креативности. В теории.
http://exlibris.ng.ru/2005-12-22/5_kreatiff.html |
