Возьми для примера хотя бы женскую красоту: то, что поражает и покоряет тебя в красоте, то, о чем ты думаешь, что видишь это впервые в жизни, ты это внутренне давно уже знал и искал, это всегда маячило перед тобой бледным виденьем, которое только становится теперь ярким, как дневной свет; напротив, если дело идет о любви с первого взгляда, о красоте, какой ты еще не видел, ты просто не знаешь, как с ними быть; этому ничего похожего не предшествовало, у тебя нет для этого названия, нет чувства для ответа, ты просто беспредельно смущен, ослеплен, повергнут в слепое изумление, в идиотское тупоумие, не имеющее со счастьем уже, кажется, ничего общего... Р. Музиль. Человек без свойств

* * *

Могучий торс медленно погружался в зыбучий гранит. Там магацитл продремлет до утра, пока первые лучи солнца не вытянут его за шевелюру.

Около десяти часов вечера сознание Макса прояснилось. Он обнаружил, что стоит на Театральной площади, вперившись в памятник Карлу Марксу.

Офис, где он работал, располагался в гостинице «Россия». Почти каждый день Макс напивался и допоздна гулял по центру.

Левая рука, как шпаргалку, сжимала пачку Chesterfield.

Макс закурил. Тут же из глубины сквера к нему направилась девушка в черной демисезонной куртке. Криво улыбнулась:

– Девушку не желаете?

Девушка предлагала девушку.

По телу пробежала адреналиновая волна. Воцарилась сверхтрезвость. Сколько Макс себя ни помнил, никогда его сознание не было таким прозрачным.

Незнакомка выглядела на несколько лет старше его, плотнее, проскользнула мысль, что, может быть, даже физически сильнее. Она не показалась ему красивой – ни в каноническом смысле, ни в каком другом. Почти смоляные брови, пурпурные губы с темным контуром, волосы скорее черные, чем русые, хотя и не вполне черные, – все это больше отпугивало, чем привлекало.

Но от нее исходили флюиды чего-то циничного, низменного и жестокого. И почему-то воображение живо рисовало ее полнокровное, пахучее и жаркое тело, спрятанное под несколькими слоями одежды.

Макс понял, что его поразило: именно такими он представлял древних сарматок, хладнокровно забивающих скот и разделывающих свежие туши. А еще этот контраст – властная внешность, презрение к собеседнику, как к потенциальному клиенту, и при этом вкрадчивый, почти извиняющийся тон, кривая бесстыдная улыбка.

Ее витальность, биологическое превосходство – да что там, даже иллюзорная возможность как-то приобщиться к этой дионисийской стихии и без остатка раствориться в ней – уже завораживала.

Обладание незнакомкой сулило наивысшее блаженство. Все остальные мотивы существования, все прежние страдания и цели вдруг показались призрачными и безразличными, как прошлая жизнь после метемпсихоза.

Мир пошатнулся и встал прочнее прежнего. Возможность купить такое блаженство за деньги – без изнурительного ритуала ухаживания, любовной горячки, мучительного торга – возвращала миру его рациональный смысл, предсказуемость и логику.

Мечты о Карине были другими. Она была духовным существом, гостьей из нездешнего мира, секс с которой невозможно себе представить иначе, как «сюрреалистически».

Но в тот момент, на Театральной площади, Макс почувствовал, что земная близость с плотоядной сарматкой притягивает его сильнее, чем самый сюрреалистический секс с Кариной.

Минуту назад он даже не догадывался о существовании этой особы. Такой приземленной и некрасивой. Но красота казалась чем-то излишним при мысли о сальном теле сарматки, ее ложбинках и истечениях. В ее объятьях хотелось умереть – как на алтаре перед изваянием какой-то древней переднеазиатской богини.

Вслух Макс поинтересовался:

– Сколько?

– Две тысячи, – ответила сарматка низким бархатным голосом.

– В следующий раз.

Макс поднял воротник и зашагал в сторону Манежа.

* * *

Ровно через неделю Макс совершил три круга вокруг Театральной площади и выпил столько же бутылок пива.

В девять часов решительно направился к памятнику Марксу и закурил.

Сарматка уже приближалась к нему. Та же зимняя куртка. Та же кривая улыбка. Те же возбуждающие флюиды.

– Девушку не желаете?

– Сколько?

– Две тысячи.

– Идет.

– Сюда, – указала она на ступеньки.

С одной из скамеек поднялись три крашеные блондинки. Забитые, потертые, неинтересные.

Макс понял, что ошибся. Не глядя, указал на девушку в бежевом пальто и безропотно расстался с деньгами. На всякий случай взял блондинку под руку и повел в сторону Исторического музея.

– Как тебя зовут? – спросил Макс.

– Наташа, – отрывисто ответила девушка.

Больше всего ему хотелось отпустить ее, но было стыдно и как-то неудобно. Он уже слышал про честь проститутки. Она решит, что он ею побрезговал, а ему не хотелось обижать и без того униженное существо.

Дело необходимо было довести до конца. А значит, прощай девственность и прости Карина.

– Машину, кстати, надо было ловить на той стороне, – заметила Наташа.

Какая-то смутная мысль забрезжила в мозгу. Что-то, похожее на выход.

– Нам недалеко, пойдем через Красную площадь, – Макс еще крепче взял ее под руку.

Ему хотелось ее отпустить, но не хотелось, чтобы она удрала.

Наташа то и дело спотыкалась на брусчатке и недовольно озиралась.

За собором Василия Блаженного открылся вид на гостиницу «Россия», зловеще заалела реклама клуба «Манхеттен».

– Мы почти пришли, – успокоил Макс блондинку и потянул ее к восточному вестибюлю.

За автоматическими дверями их окружили три одетых с иголочки мужчины. После сентябрьских терактов пропускной режим резко ужесточился.

Макс извлек из нагрудного кармана гостиничный пропуск.

– А на девушку?

– Это моя жена, – вспыхнул Макс.

– Оформляйте подселение. Или через бюро пропусков, – спокойно ответил широкоплечий охранник с отечным лицом.

На улице Макс с облегчением узнал, что у Наташи нет с собой паспорта.

– Пойдем в кафе, – толкнул он ближайшие двери. – Тебе повезло.

Макс заказал ей какой-то коктейль, а себе коньяк. Настроение его заметно улучшилось.

Пока она пила, он беззастенчиво ее рассматривал.

Глаза светло-голубые, веснушки, нос прямой, лицо славянское, широкое. Рот красивый, немного трагичный, как будто в детстве у нее отобрали любимую куклу. Мочка левого уха разорвана – очевидно, сережку вырвали с мясом. На шее простенькое украшение.

Немного грассируя, она сообщила, что родом из Симферополя. По профессии – художник-оформитель. Вместе с подружкой работала в Турции. В Москве ей не нравится, и она собирается обратно в Турцию.

– А эта сутенерша, ты ее знаешь? – жадно выспрашивал Макс.

– Мамку? Ее зовут Юля.

– Какая она? Что ты можешь о ней сказать?

– Она очень плохо относится к девчонкам, – поморщилась Наташа.– Ей все равно, что за клиент. Пьяный или кавказец – без разницы.

– А сама она занимается… ну этим?

– Не знаю.

Наташа допила коктейль. Макс отвел ее к выходу и вернулся за столик.

* * *

В кафе зашел Захаров. Нервный, краснощекий, очкастый.

– Здорово, Макс!

– Привет, Дмитрий! Садись сюда.

Захаров плюхнулся за столик. Отодвинул бокал, из которого пила проститутка.

Он был в той стадии опьянения, когда человек ведет себя внешне рационально, но уже на полном автоматизме.

Вчера Карина, смеясь, рассказывала, как убежала от Захарова в тот момент, как он на весь троллейбус признавался ей в любви.

– Все пьешь? – спросил Макс.

– Не пью, а спаиваюсь.

Они любили одну девушку, имели одинаково мало шансов и одинаково на это реагировали – заливали отчаяние алкоголем.

– Дим, на тебе плохо сказывается общение с Кариной, как друг тебе говорю.

– Если бы я даже мог стать прежним, то отказался бы.

– И что ты в ней нашел? – с притворным удивлением осведомился Макс.

Захаров не знал, что они уже соперники.

– Не упоминай ее всуе. Давай лучше споем.

Дмитрий тихо запел мрачную патриотическую песню, из которой Макс запомнил только:

Давно пора нам смерть встречать –
Ведь стыдно жить, не умирать…

– Нет, я, пожалуй, пойду, – поднялся Макс.

А Захаров остался сидеть – неподвижный, как ландшафтная скульптура.

Вскоре он умер от инфаркта, так и не залечив алкоголем разбитого сердца.

Или, наоборот, залечив.

Макс прошел мимо охранников к лифту и поднялся в офис. Решил переночевать на диване в приемной.

Первым делом распахнул окно. На противоположном здании горело ярко-синее слово Samsung.

В луже аргонового света лежал забытый томик Майринка. Ветер хлестал страницами, выискивая какую-то цитату.

Приближалась гроза, в спрессованной черноте вспыхивали молнии…

19.09–16.10.1999

http://www.litrossia.ru/2012/31-32/07337.html