Фото Андрея Василевского

Валерия Пустовая (р. 1982, Москва) – литературный критик. Окончила факультет журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова (2002), защитив у Владимира Новикова диплом на тему: «Самосознание современной русской интеллигенции. Личность. Литература. Культура». Литературно-критические статьи публиковались в «Новом мире», «Континенте», «Октябре», «Знамени», «Русском журнале», в сборнике «Новые писатели России». Работает в редакции журнала «Октябрь». Живет в Москве. Считает, что «современная литература символически отражает в своих текстах отсчет нового культурного времени. Новое культурное сознание — это смена целого мировоззренческого комплекса, в рамках которого обновляется не только представление о том, что такое хорошо и что такое плохо (этика и традиция), но заново проясняются отношения человека и мироздания (религия, философия, творчество)». Лауреат премии «Дебют» в номинации «Литературная критика и эссеистика» (2006).

– Валерия, если не ошибаюсь, завоевать премию «Дебют» тебе удалось со второй попытки?

– Да. В 2004 году я участвовала в соискании премии «Дебют» со своей статьей в «Новом мире» (№ 8, 2004) под сложным названием: «Новое «я» современной прозы: об очищении писательской личности» и несколькими рецензиями. Прошла в финал. Но тогда лауреатом в номинации «Литературная критика и эссеистика» стала Юлия Идлис. В этом году я участвовала с подборкой статей, опубликованных в разных журналах. Семинар по критике на этот раз вела Алла Латынина.

– Что за семинар? Расскажи подробнее…

– Это заседание, на котором финалисты премии и члены жюри обсуждают работы, вошедшие в шорт-лист в каждой номинации. Как правило, на этом семинаре дается экспертная оценка работ, указываются их сильные и слабые стороны. В этом году жюри больше всего понравилась моя статья двухлетней давности «Серый мутированный гот с глазами писателя» («Континент», № 121, 2004) – попытка свергнуть с постамента славы Виктора Ерофеева. Жюри понравился ее критический настрой.

– Откуда такое странное название?

– У Виктора Ерофеева есть рассказ под названием «Белый кастрированный кот с глазами красавицы». Я предъявила писателю обвинения в заигрывании с жесткой эротикой и садизмом, в попрании основ и символов русской культуры, богохульстве, банальности мышления, бедности слова, автоплагиате и бесхудожественности.

– Насколько сильными тебе показались твои конкуренты по короткому списку?

– Другими финалистами были критик Марта Антоничева из Саратова и москвич Владислав Поляковский, пишущий под псевдонимом Олег Скуба. Антоничева запомнилась мне отрицательным отзывом на мою статью о «новом реализме» «Пораженцы и преображенцы» («Октябрь», № 5, 2005). Ее статья называлась «О тенденциозности в литературной критике» («Континент», № 128, 2006). Ей не понравилась идея, что критик в литературе тоже может что-то предложить, что у критика может быть своя идея, опережающая литературу. По ее мнению, адресат критика – читатель, а не писатель, и критика должна воспитывать читателя, просвещать его, а не понукать писателя в спину винтовкой. В развернувшейся на семинаре дискуссии Алла Латынина встала на мою сторону, сказав, что манифесты легче разрушать, чем создавать.

Владислав Поляковский тяготеет, как мне кажется, к дискурсу «Нового литературного обозрения». Для него имеет первостепенное значение конструкции и терминология. Его построения лишены гуманистического пафоса, свойственного литературной критике «толстых журналов». Это исследования текста в отрыве от человека.

– Как критик ты наверняка интересовалась работами финалистов в других номинациях. Согласна с выбором жюри?

– Я согласна с выбором жюри во всех номинациях, кроме «Поэзии». Из финалистов мне больше понравились стихи Александра Авербуха. Это очень сильные стихи. Но традиция победила новаторство. Марина Мурсалова пишет хорошо, но, наверное, не с такими стихами мы связываем будущее поэзии. Это настоящая поэзия, но не поэзия будущего.

Победившая в номинации «Крупная проза» повесть «Сахарная болезнь» – очень серьезная, неспекулятивная вещь. У нас в стране человек болеющий сталкивается с гоголевскими реалиями. Это выстраданное и качественно выстроенное произведение. Еще мне понравилась поветь другого финалиста Андрея Скобелева (настоящая фамилия – Коротеев) «Паратофф» – гротеск, притча про современное городское общество, рекламный мир.

– Как произошло, что сферой свой деятельности ты выбрала именно литературную критику?

– В школе я ненавидела современную литературу. Я не понимала, зачем она вообще нужна, если есть классика, после которой мы ни в чем не нуждаемся, поскольку она содержит ответы на все вопросы. Уже на журфаке меня переубедил Владимир Иванович Новиков. На меня очень большое впечатление произвели его слова о том, что только благодаря литературе можно понять духовный мир, волнения и тревоги наших современников. Что, только подключаясь к порталу современной литературы, получаешь доступ к душе человека, идущего рядом с тобой по улице. В этом смысле именно через критику современных произведений (критика несовременных произведений – это литературоведение) можно достучаться до сердца человека и бороться за его душу. Именно через критику можно погубить и спасти этот мир. Через критику мы отстаиваем ценности, которые нам важны. По крайней мере, озвучиваем свою позицию, показываем, что есть люди, выступающие за дорогие нам ценности.

– Пробовала писать прозу?

– Нет. Я писала об этом в статье «Китеж непотопляемый» («Октябрь, № 10, 2006). Критика и художественное творчество (критика ­– это творчество, но нехудожественное) задействуют разные пласты сознания и способности. Одно дело придумать мир, и совсем другое – проанализировать его. Побеждает что-то одно: одна способность съедает другую.

– А Дмитрий Быков?

– Быков пишет интеллектуальную прозу, которая не столько изображает, сколько ставит и решает вопросы. Нельзя безнаказанно быть и писателем, и критиком. Мне кажется, что чистые, стихийные писатели вообще не могут писать литературную аналитику.

– Кого ты считаешь своими учителями в критике?

– Эталонами для меня являются Евгений Ермолин и Ирина Роднянская. Я не стараюсь быть на них похожей, просто ориентируюсь. Мне нравится их подход, у них есть чему поучиться.

– После 1991 года критика вместе с литературой переживала период глубокого упадка. Как сильно, по твоему мнению, изменилась ситуация в последнее время?

– Критика набирает новую силу и это связано не столько с новыми истинами, сколько с тем, что людям захотелось снова связать воедино человека, мир и литературу. Книга – это факт большого духовного значения. Всегда появлялись Кассандры, говорившие, что литература исчезнет. Но пока есть люди, которым интересно читать, будут и те, которым интересно писать. Как литература может умереть, когда столько людей живет в словесных фантазиях?

– Но давай посмотрим. Новоиспеченных авторов становилось все больше, а тиражи – все меньше. Если тиражи издаваемых книг – как правило, от одной до пяти тысяч экземпляров – соответствуют численности их потенциальной аудитории, то число читателей примерно равно количеству писателей. Если допустить, что пишущие люди читают друг друга, получается, что все прошедшие годы литература существовала, как замкнутая прослойка, потребляющая плоды собственного деятельности?

– Напротив, сегодня у читателей появилась возможность выбирать, что читать. На примере студентов и своих приятелей я вижу, что становится хорошим тоном разбираться в современной литературе, быть в курсе литературных событий. Все больше появляется непишущих читателей, неиграющих зрителей. Людям просто стало интересно читать.

– С чем же был связан кризис литературы на протяжении 90-х?

– Кризис литературы был связан с трудностями, во-первых, материального выживания и, во-вторых, что более важно, духовного выживания. В какой-то момент стало проще отрицать все, что выше материального, вещественного, просто чтобы не свихнуться. Это был опыт жизни без атмосферы, в духовном вакууме. А теперь мир заново строится.

– Способна ли по твоему мнению литературная критика вернуть себе то значение, которое имела в XIX века, вновь стать проводником новых идей и весомым фактором социальной жизни?

– Критик должен вступать в диалог с писателем, выстраивать свой понятийный мир, дублировать мир образов миром понятий, обращаться к читателю. Ни оценивать произведение только эстетически, ни только выискивать социальные моменты нельзя. Гнуть социальные идеи без понимания произведения, чем занимались в XIX веке, – это все равно, что перебить собеседника, вести диалог на хамском уровне. Мне близка позиция Ирины Роднянская: сначала критик должен изнутри понять произведение, адекватно вжиться в него. Это его долг, труд, его служение тексту. Выполнив его, он освобождается и затем смотрит на него извне. Тогда он может попытаться встроить его в рамки своих представлений, концепций. Критики – не рабы писателей. Критика должна сама находить и взращивать писателей.

– Есть мнение, что в условиях размытости всяких критериев, дискредитации любых ценностей, критика как таковая невозможна. Особенно отрицательная. Имеет значение лишь упоминание, а не то, в каком контексте – положительном или отрицательном – оно прозвучало…

– Наоборот, после периода двойных стандартов – ложной терпимости к своим и межлагерных баталий – современные попытки написать отрицательную критику востребованы. Тогда все внутри одного лагеря друг друга хвалили. Сейчас просят: напиши злое! И пусть, скажем, моя критика Виктора Ерофеева нисколько ему не повредила, я высказала те мысли, которые должна была озвучить. Умный читатель во всем разберется. Вообще я считаю, что сегодня в литературу приходит очень цельное, органично мыслящее поколение молодых авторов. Это очень сильное поколение! Я думаю, произойдет обновление литературы по всем статьям. Уже сегодня все движется и меняется в лучшую сторону.

Беседовал Михаил Бойко

http://www.litrossia.ru/article.php?article=1047