Фото Виктора Васенина

Из этой квартиры на Тверской 12 февраля 1974 года Солженицына забрали в Лефортово, где предъявили обвинение по расстрельной 64-й УК... А сейчас мы сидим здесь с Натальей Дмитриевной. Она показывает мне первые тома 30-томного собрания сочинений Александра Исаевича, диски с записями чтения Солженицыным рассказов и крохоток...

– Наталья Дмитриевна, после включения «Архипелага ГУЛАГ» в обязательную программу изучения для старших классов вы сказали, что собираетесь подготовить сокращенный вариант романа. Вам это удалось?

– Да, на днях я отвезла сокращенный вариант в Министерство образования и науки. Теперь его будут читать эксперты, учителя, методисты – те, кому это интересно или кто должен по службе. Я написала письмо к первочитателям и с благодарностью приму замечания и поправки.

– Вы сами занимались сокращением?

– Конечно. А кто же еще?

– Александр Исаевич не возражал против издания сокращенных вариантов своих произведений?

– Он согласился на эту работу и поручил ее мне еще при жизни, но руки дошли только этим летом. А столкнулись мы с желательностью сокращений еще в изгнании, когда американские университетские профессора обратились к А.И. с просьбой дать согласие на издание сжатого «Архипелага ГУЛАГ», поскольку американским студентам трудно осилить все три тома. А.И. сначала не соглашался, но его убедили. Вышло американское издание, затем английское, а теперь однотомный «Архипелаг» существует на многих языках мира.

В России студенты-филологи обойдутся, конечно, без конденсированного тома, а дети – нет, особенно после включения «Архипелага» в обязательную школьную программу. Для них непосилен такой объем, так что я сократила текст почти в пять раз. Но и в сокращенном виде книга остается испытанием для ума и души – однако испытанием благодетельным.

– А кто сокращал «Архипелаг» для американского издания?

– Замечательный профессор английской литературы Эдвард Эриксон. Сжатый текст он представил А.И. и получил его одобрение.

– Насколько отличается ваш вариант от американского? Какими принципами вы руководствовались при сокращении?

– Я было думала, что раз существует сокращенный том на английском, то можно перенести его структуру на русское издание и как бы проехаться за счет работы, сделанной дорогим Эдвардом Эриксоном. Но не тут-то было. Взявшись за дело, я поняла, что так не получится. Дело в том, что Эриксон был вынужден многие места сокращать только потому, что иначе пришлось бы давать американским студентам слишком много пояснений, так что комментарии наращивали бы объемы, в то время как цель была – сокращать. А у нас, несмотря на то что мы стремительно отходим от знания своей недавней истории, многие аббревиатуры и понятия остаются в крови. Что такое КГБ, никому не надо объяснять. И что такое Соловки. Ну и выбор многих эпизодов, судеб – тоже разный, тут уже педагогика: Эриксон выбирал то, что внятно и может быть с пользой усвоено их юношеством, я – ориентировалась на наших. Но, разумеется, у нас и много совпадений.

Я считала необходимым сохранить всю структуру, архитектуру оригинала, чтобы при путешествии по островам «Архипелага» мы бы следовали той траектории, которую прочертил автор, и автор оставался нашим лоцманом. Это необходимо еще и для того, чтобы сжатый «Архипелаг» не превратился в собрание разрозненных фрагментов, историй, судеб. «Архипелаг» – это ведь не просто перечисление: сколько ни нанизывай судеб, всех не перечислишь. Читатели должны увидеть, что то была Система. Понять, как зарождался ГУЛАГ, как он метастазировал по всей стране и «на чем стоял». Мне представляется такой подход неоспоримо важным. Так что в «школьном» томе я сохранила всю структуру, присутствуют все 64 главы, правда для десятка глав я сохранила только их названия и дала несколько редакторских строк о содержании. Солженицын был большим мастером названий. Они сами по себе работают, как виргилиева нить.

Главным моим страданием и старанием при работе было минимизировать неизбежный художественный вред, который наносится произведению при сокращении. Но я надеюсь, что мне удалось сохранить внятность всякой прослеживаемой линии и при этом не утерять жар, и гнев, и страсть, и юмор исходного текста.

Книга получилась совсем небольшая, и мне представляется, что она будет не только посильна школьникам по объему, но и очень увлекательна.

– А как идет работа над изданием неопубликованных текстов Александра Исаевича?

– За первый из таких томов я надеюсь приняться в конце декабря этого года. Как вы знаете, в издательстве «Время» выходит 30-томное собрание сочинений Солженицына. Вышло уже 11 томов, завершена публикация последней редакции «Красного Колеса», еще пять томов сданы в издательство. Все они выйдут в следующем году, и будет уже 16 томов. А 17-й том – это «Дневник Р-17», дневник романа о Семнадцатом годе, который Александр Исаевич вел 25 лет. Это не личный дневник, то был его собеседник при работе над романом. Все отчаяния, страхи, радости, находки автора уместились на страницах двух общих тетрадей в кожаных переплетах. Вел он этот дневник не для публикации. Но когда «Красное Колесо» было закончено, он перечитал дневник и подумал, что, пожалуй, можно его и напечатать. Там много сокращений, иносказаний, которые были понятны только ему и мне, поскольку я была внутри работы над «Колесом». Поэтому публикация «Дневника» требует пояснений. Я должна была сдать этот том еще в этом году, но меня отвлекла внеплановая работа над сокращенной версией «Архипелага».

– Насколько я знаю, в 30-томном собрании сочинений будет четыре тома неопубликованных работ Александра Исаевича?

– Да, помимо «Дневника» еще два тома «Литературной коллекции», из которой не больше четверти было опубликовано в «Новом мире», затем последний, третий том мемуаров – «Иное время – иное бремя», это уже «очерки возвратных лет», впечатления по возвращении на родину. Еще и том поздней публицистики тоже будет во многом новым, вернее, впервые собранным под один переплет из разных, часто труднодоступных публикаций.

Однако в нынешнее собрание сочинений войдут только законченные произведения. Кое-что останется за его пределами. Есть незаконченные вещи, есть наброски, которые тоже могут быть опубликованы когда-нибудь. Но это дело будущего. К архиву Александра Исаевича, огромному, я еще и не притрагивалась.

– Уже больше года как нет Александра Исаевича. А какова, помимо собрания сочинений, судьба его книг? Как идет «жизнь после смерти»?

– Насыщенно идет, еле успеваю поворачиваться. В этом году вышел наконец полный «Архипелаг» в одном томе – моя давняя мечта (это «Альфа-книга», они специализируются на выпуске толстых однотомников). Вышел «Апрель Семнадцатого», чем завершилось «Красное Колесо». Переиздают романы, рассказы, повести, публицистику – и «АСТ», и «Азбука», и «Эксмо», «Вагриус», «Русский путь», «Прозаик», «Детская литература», дружно издают, никто не дерется и, стало быть, впитываются, расходятся книги А.И. по стране.

Напечатали мы каталог передвижной книжной выставки А.И., после того что она побывала уже на четырех площадках, включая Франкфурт, – и пользуется он большим успехом.

Только что вышло четыре аудиодиска, где Александр Исаевич читает «Красное Колесо», – в добавление к четырем прошлогодним дискам, где он читает рассказы и крохотки (фирма «Союз»).

Ровно год как мы открыли официальный сайт Солженицына (www.solzhenitsyn.ru), где помещаем «эталонные» тексты его произведений и новости, события, диски, фильмы, статьи.

Очень я радуюсь, что растет интерес к книгам и личности А.И. В декабре прошлого года прошла в Москве большая международная конференция – «Путь Солженицына в контексте Большого Времени» (участники из 11 стран, больше 30 докладов и сообщений). Труды этой конференции вместе с другими материалами к 90-летию писателя выходят в эти дни в «Сборнике памяти А.И.Солженицына». Всероссийские конференции прошли в Саратове, Кисловодске, городские – в Самаре и Рязани. В марте 2009-го состоялся международный коллоквиум в Париже. С февраля по октябрь длился Всероссийский конкурс школьных сочинений и учительских разработок по произведениям Солженицына – размах и география участников поражают: прислано 345 работ из 189 населенных пунктов, от Архангельска до Астрахани, от Пскова до Владивостока. Только что в Москве прошло награждение девяти победителей – трех школьников и шестерых учителей.

В этом году вышло второе дополненное издание биографии А.И., уже в регулярной серии ЖЗЛ. Написанная Людмилой Сараскиной биография – несомненно, самая полная и точная из существующих (а в России – и первая). Выходит все больше статей и диссертаций. Только что на Non-fiction состоялась презентация новой книги Андрея Немзера «Красное Колесо» Александра Солженицына: Опыт прочтения».

За этот год вышло три новых документальных фильма: «Слово» Сергея Мирошниченко и два французских – о тайной истории публикации «Архипелага ГУЛАГ» и «Солженицын в Вандее».

Было еще одно знаковое событие: мировая премьера оперы «Один день Ивана Денисовича» в Пермском театре оперы и балета. В посрамление скептикам (среди которых была и я) – это настоящая и нескоротечная удача. Композитор Александр Чайковский вместе с режиссером-постановщиком Георгием Исаакяном и выдающимся художником Эрнстом Гейдебрехтом создали пронзительное и незабываемое действо, которое только и можно, наверное, создать в условном мире оперы.

А на московских сценах идут два репертуарных спектакля: в театре «Практика» Александр Филиппенко читает «Один день Ивана Денисовича», а у Вахтангова идет «Матренин двор».

– Терзали ли его в последние годы религиозные вопросы?

– Жизнь А.И. в вере была и во все годы непростой. Он родился в православной семье, младенцем был крещен и воспитан в православной вере. Пока еще были открыты храмы в Ростове-на-Дону, он ходил с матерью в церковь, его изгоняли из пионеров, но он упорно ходил. Когда же стал юношей – отошел от веры. У него появилась другая вера, марксистская. Он увлекался Шопенгауэром, Фихте, Плехановым. У нас даже сохранились юношеские конспекты, которые ему никто никогда не задавал, – это была его собственная страсть.

Он изучал марксизм глубоко, если признать, что там есть какая-то глубина, но ему тогда казалось, что есть. Это была его новая вера. И так было весь университет и всю войну.

Он вернулся к Богу в заключении, но далеко не сразу, лет через пять-шесть после ареста, когда переосмыслил свою жизнь и понял, что ею явно кто-то управлял. Что все, к чему он стремился и полагал для себя добром, вовсе не было добром, а все те удары и шишки, которые он набивал по пути, были ему во благо.

Но верил он отнюдь не благостно. У него было много мучительных вопросов. Часть этих вопросов он вложил в уста своего отца («Октябрь Шестнадцатого»), у которого тоже были религиозные искания. Еще гимназистом отец Солженицына поехал из своей станицы на Северном Кавказе в Ясную Поляну повидать старика Толстого. И повидал. Ряд своих сомнений и вопрошаний А.И. попытался обсудить в разговоре своего отца – Сани Лаженицына, одного из сотен героев «Красного Колеса», – с полковым священником отцом Северьяном в прифронтовой землянке. Это исключительно интересные главы, собеседники говорят о проблемах русской церкви того времени – увы, и сегодня актуальных. Очень рекомендую прочесть тем, кто интересуется этим вопросом.

Но к своему концу Александр Исаевич подошел просветленный, в мире, с доверием и упованием.

– Хотелось бы еще затронуть отношение Александра Исаевича к некоторым политическим явлениям. Откуда Александр Исаевич в последние годы жизни черпал информацию?

– Он раз в день смотрел телевизор. Новости. В основном вечерние. Читал газеты. Слушал радио. Это была многолетняя привычка. Радио давало возможность сэкономить время: он слушал радио во время еды.

– Какую радиостанцию?

– В основном «Свободу», к которой мы привыкли за много лет и знали, где какой коэффициент поставить, «на сколько делить». А еще читал толстые журналы, правда, больше критические разделы. Он даже запах любил толстых журналов.

– Его не удивляло резкое ухудшение контента этих изданий?

– Он от этого страдал. В последний год, может, чуть больше он с досадой вообще перестал их читать, просто пролистывал и откладывал в сторону. Очень горевал, что толстые журналы сходят на нет. Не по причине маленьких тиражей. Если бы дело было только в этом, только в денежной бедности – они снискали бы еще большую любовь читателей, чем в Шестидесятые. Но они измельчали. Там не осталось Литературы. Иногда попадались умные критические статьи, интересные мемуары. Он, как многие люди к старости, предпочитал историческую и мемуарную литературу. Но, конечно, ждал прозаика, которого нельзя не прочесть, который поменяет воздух в стране.

– Он обращался к событиям октября 1993 года?

– Много размышлял на эту тему. Еще до нашего возвращения в мае 1994 года он страстно переживал все события, которые здесь происходили. Когда началось противостояние Ельцина и Хасбулатова, он считал, что двоевластие приведет к трагедии, Россия просто обрушится. Что если не осталось возможности несилового решения, то лучше силовой вариант, чем распад России.

В тот момент мы были в Германии, перед возвращением на родину прощались с Европой, с разными странами, с друзьями, понимая, что Александр Исаевич больше не поедет за границу. Так и случилось, после возвращения он уже не покидал Россию.

А приехав, узнав подлинную картину тех событий, он изменил свою точку зрения. То есть страх и ужас от распада России остались, этого он как боялся, так и продолжал бояться. Но А.И. всегда стоял на том, что важна не только цель, но и какой ценой она достигнута. Если ценой расстрела собственных граждан… Никакая цель не стоит такой цены.

– Какие темы волновали его в последние годы жизни?

– Его угнетало нравственное состояние народа. Самое простое – все валить на плохую власть. А сами-то мы каковы? В советское время была целая армия людей, которая принимала участие в репрессиях. Да, большинство подневольно по службе, по приказу, но тем не менее…

Нюрнберг не столько судил людей-преступников, сколько саму идею насилия, оправдания убийства одних людей другими. У нас этого не произошло, не было даже виртуального покаяния, и А.И. считал это трагичным для нашей страны. Каждый думает, что его хата с краю, но это не так. Мы и жертвы, но мы и собственные палачи. А.И. горевал, что из-за этого наш путь будет еще более трудным и петлистым, если нам вообще позволят его пройти. Потому что колеса Истории сейчас крутятся все быстрее и быстрее…

– В одном из интервью вы говорили, что в последний год усилился пессимизм Александра Исаевича. Что его особенно беспокоило? Депопуляция?

– О депопуляции он писал 20 лет назад, и в «России в обвале» предупреждал, что мы можем пройти точку, после которой никакие усилия не помогут восстановить численность народа, и возможно – эта точка пройдена. Страшно об этом думать, но не исключено, что это так и есть.

Он досадовал, что мы подрываем свою конкурентоспособность в мире, подавляя конкуренцию внутри страны, не упражняясь в ней. Давая возможность крупному бизнесу выдавливать малый и средний, мы фактически разоружаем самих себя, становимся неготовыми к конкуренции с другими странами. А между тем претензии наших трудолюбивых соседей все время растут.

– Может быть, он ждал каких-то шагов от Путина, которых тот не предпринял?

– Он считал, что в последнее десятилетие было слишком мало достижений по исправлению того кошмара, разграба страны, который был запущен Ельциным. А.И. не экономист, но ему казалось, что за благополучные годы мало было сделано на глубинном уровне, чтобы достойно встретить вызовы будущего.

– Он интересовался Интернетом или избегал непосредственного контакта с компьютерами?

– К Интернету относился с любопытством и, я бы сказала, детским восхищением. С компьютерами давно имеем дело я и наши дети, но Александр Исаевич уже не пересаживался за компьютер от пишущей машинки. На машинке он печатал письма, и то не к самым близким людям, а все, что писал, – писал рукой. В общем, его компьютер – это его рука в соединении с его потрясающей памятью. Интернетом он пользовался через меня и сыновей, мы приносили ему все новости и справки, которые могли его заинтересовать.

– Никита Струве вслед за дедом называет себя либеральным консерватором. А как определял свою позицию Солженицын?

– Не помню, чтобы он какой-то ярлык к себе прикладывал, но думаю, что он не возражал бы, если бы его назвали либеральным консерватором. Если, конечно, под консервативностью понимать сохранение лучшего, что достигнуто нашими предками. В обычае беспечных народов (к которым нас, увы, можно отнести) – разворошить бабушкин сундук, все перемерить и побросать, даже не сложить обратно. Консерватор считает: померил – сложи обратно и крышку закрой. Ты можешь носить вещи, которые сейчас модны, но бабушкины – тоже пусть лежат в сундуке, они твое достояние, и ты не знаешь, когда и как они пригодятся.

Но консерватор либеральный, потому что высоко ставил ценность человеческой личности. Он, однако, считал, что в постановке вопроса о правах человека режет слух колоссальная диспропорция между правами и обязанностями. Никак нельзя говорить только о правах человека, забывая об обязанностях по отношению к близкому кругу, и к более широкому, и к государству, и к человечеству. Непонимание этого приводит к атомизации общества. Он либерал, однако уверенный, что ответственным надо быть не только по отношению к личности, но и по отношению к общей крыше, под которой мы живем.

– С Никитой Струве они были единомышленники во всем?

– Они, безусловно, были единомысленны в главном. Но взгляды их не были тождественными. В частности, по каким-то церковным вопросам. Отношения Никиты Алексеевича Струве и Александра Исаевича – это пример дружбы людей совсем разной судьбы, разной среды, разного возраста, притом дружбы и личной, и интеллектуальной. У них бывали существенные несогласия, но они никогда не детонировали эту дружбу.

– А кто из ваших сыновей при необходимости мог бы стать лицом Фонда Солженицына?

– Мою редакторскую работу вряд ли кто-либо из них сможет продолжить, у них свои профессии, своя жизнь. Но быть наследником литературного дела и продолжателем общественных начинаний… вообще-то может любой из них. Бог послал нам хороших сыновей, умных, верных и хорошо знающих творчество отца. Отношениями с издательствами мог бы заниматься Степан Александрович, младший сын. Кто мог бы руководить Фондом? Возможно, тоже он, а мог бы, конечно, и Ермолай, старший сын. А средний, Игнат, несомненно, тоже справился бы с этими задачами, но живет в Америке, он музыкант и, кстати, много делает для связи с англоязычными издательствами и переводчиками, а в свободное время и сам переводит отца, по отзывам – хорошо.

Беседовал Михаил Бойко

http://exlibris.ng.ru/2009-12-10/5_solzhenitsyna.html