Фото Александра Слюсарева

Дмитрий Владимирович Бавильский – критик, поэт, прозаик. Родился в 1969 году в Челябинске. Дебютировал как поэт с двумя поэтическими сборниками – «Невозможность путешествий» (1990) и «Ангина» (1993). Автор книг «Семейство пасленовых» (2002), «Едоки картофеля» (2003), переведенной на европейские языки, «Скотомизация: Диалоги с Олегом Куликом» (2004), «Нодельма» (2004), «Ангелы на первом месте» (2005). Заведующий отделом культуры сетевой газеты «Частный корреспондент». Лауреат премии «Нового мира» (2006).

В последнее время текущий литературный процесс становится все более вялотекущим. В том числе из-за ухода из актуальной критики быстрого реагирования таких людей как Дмитрий Бавильский.

– Дмитрий, вы по-прежнему читаете почти все, что выходит, или наступило некоторое «пресыщение»?

– Некоторое время назад я практически перестал читать текущую литературу. Особенно по критической необходимости. Самые серьезные обязательства мы берем и снимаем с себя сами.

Я очень долго и честно читал продукцию, поставляемую издательствами и толстыми журналами, пока однажды не задумался – почему, собственно, я должен трудиться над текстами, которые мне ничего не дают? Зачем надо бороться с книгами, которые «читают все», «бестселлерами», навязанными премиями?

Нынешняя возня вокруг рейдерского захвата премии Андрея Белого хорошо показала, какая гнусь творится за вполне респектабельными с виду фасадами, и я не думаю, что в этом смысле «Белочка» является исключением из правил.

К сожалению, нынешняя литература устроена таким образом, что тех, кто ею занимается, собственно литература интересует меньше всего, важнее экономика, в том числе символическая, в которую можно конвертировать свою «работу».

И чем меньше гуманитарное пространство, тем громче усилия оторвать от нее, болезной, «хоть шерсти клок»: что охраняю – то и во все места имею. Поездки, гранты, переиздания своих статей, а у некоторых ведь даже статей и на книгу-то не наберется…

Однако все эти люди делают вид, что «заведуют» литературой, а литература, как ни крути, социальный механизм доступности текстов людям и их функционирования в обществе. Ведь пока текст лежит в столе или в компьютере, он литературой как бы не является и ждет своего часа.

А чего новый текст дождется, когда попадает к очередным литературным «оборотням без погон», активно обсуждающим ну, например, новую книгу «Маканина»?

Покупателя в книжном можно обмануть один раз, ну два, на третий он пошлет всех подальше, купит Донцову и по-своему будет прав. То есть с литературой сегодня происходит то же самое, что и с нефтью, – ее качают. Читать то, что выносится на повестку дня, – помогать в обмане и круговой поруке. Пару раз я пытался об этом написать, но ушлые люди меня зашикали. Что ж, не очень-то и хотелось.

– Существуют какие-нибудь формальные признаки, по которым можно выделить роман, написанный писателем-критиком, из общей массы?

– Не думаю, что это возможно. Хотя я знаю, Михаил, что вас эта мысль волнует – кажется, вы задаете этот вопрос едва ли не в каждом втором своем интервью.

Обычно люди садятся сочинять для того, чтобы написать книгу, которой, как им кажется, в мире не хватает. И в этом смысле критики равны не-критикам.

В романном творчестве критиков нет ни тотальной обреченности на неудачу, ни комплексов по поводу собственной вторичности, в серьезных поступках (а роман – это поступок) людьми, как правило, движут более серьезные мотивы.

Другое дело, что есть предвзятость бывших коллег, зачастую определяющая не слишком удачную жизнь текста в обществе, ну так коллеги смертны, а рукописи не горят.

– Вы говорили, что если бы жили в Москве, то никогда бы не написали три романа. Но вот вы уже несколько лет живете в столице, как это повлияло на работу над новыми романами?

– Так и повлияло, что замыслов накопилась критическая масса, а работать их некогда. Тем более если который год подряд делаешь ежедневную газету. И то, что я пишу в столице, мне самому кажется менее удачным чем то, что сочинялось на Урале.

Жизнь сильнее искусства, интереснее, поэтому, для того чтобы роман получился, нужно понизить уровень жизненного моря ниже ватерлинии, тогда, и только тогда можно написать какой-нибудь фикшн.

Хотя, конечно, я надеюсь в ближайшие годы закончить свою трилогию «Знаки препинания», куда вошли первые два моих романа – «Едоки картофеля» и «Семейство пасленовых».

– Вы по-прежнему стараетесь писать «намеренно нехаризматичную прозу»? Насколько вообще важно такое деление?

– Ну это мое внутреннее определение для описания того, что я делаю. Мне важна именно «тихая лирика», лишенная социального пафоса, психологические полутона и оттенки в камерных историях о человеческих отношениях.

Мне дико высказываться на злобу дня, хотя я понимаю, что такой путь облегчает прохождение текстов по инстанциям и продвижение их к читателю. Но я не люблю скандалов и манипуляций, оставляя их людям, лишенным собственного содержания.

Более всего интересны ведь такие же «простые», как и я сам, люди, с которыми что-то незаметно происходит. Обычная жизнь лишена информационных поводов, поэтому описывать радости обычных людей и находить метафоры для фиксации текущих, неустойчивых, неустоявшихся процессов – самый большой и почетный труд.

Ну да, проще простого описать жизнь мента или проститутки (на чем и построен весь коммерческий трэш), а я мечтаю написать книгу о стихийном дзен-буддизме смотрительницы эскалатора в метро, которая весь день медитирует, глядя на людские потоки, и при этом не сходит с ума. Или все-таки сходит?

Литература – это всегда преступление... Альберто Джакометти. 1932. Музей современного искусства, Нью-Йорк

– Вас посещают мысли о тщетности писательского труда? О бессмысленности литературной критики?

– У меня нет ощущения миссии или важности моих писательских планов. Я не борюсь за читателей и тем более за премии. Я слишком давно в этом бизнесе, чтобы знать цену всем этим выдвижениям и премированиям. Свои литераторские амбиции я удовлетворил практически полностью. Практически… Хотя, конечно, нет пределов совершенству, но все упирается в вопрос цены, временных и трудовых затрат. Взвешиваешь, и…

А мне просто нравится писать и сладко проводить время в упражнениях в формулировании. Идеальный способ убийства времени, оставляющего следы.

С какого-то момента я понял, что любить писать и быть писателем – разные судьбы, связанные между собой достаточно слабо. В «быть писателем» больше шоу, больше внешнего и поверхностного.

– Вы согласны с тезисом Льва Данилкина о существовании в современной русской литературе «длинного хвоста»?

– Я не читаю текстов Данилкина. Пару раз нарвался на его завиральные оценки и перестал доверять человеку, достигшему своего уровня компетентности. Но если бы вы мне объяснили, что такое «длинный хвост», я бы вам ответил существует он или нет...

– Что потеряла русская литература в нулевые годы по сравнению с девяностыми? И что приобрела?

– Еще бы понять, что такое литература, одна ли она или литератур великое множество. То, что в телевизоре – это литература? А в книжных магазинах? А в толстых журналах?

Мне кажется, пора начинать обозначать литературой то, что минует издательства и распространяется старо-новым самиздатовским образом без какой бы то ни было коммерческой выгоды (как, скажем, это делает замечательный прозаик Сергей Юрьенен в рамках своего проекта «Вольный стрелок» или Валерия Шишкина на литературно-философском сайте «Топос»), а попадание текста под обложку, особенно в самых крупных издательствах страны, должно, за немногими исключениями, говорить об обратном.

Разумеется, литература есть и сейчас, другое дело, что нужны навыки ее нахождения и извлечения из груды шлака. Допустим, что некоторые этими навыками владеют и без труда находят под завалами свою травку, пробивающуюся сквозь асфальт, но как быть тем, кто этих навыков лишен?

Экспертные институты окончательно скомпрометированы. Человек приходит в магазин и понимает, что Дашкову ему уже не хочется. Ну и берет разрекламированного Веллера, отчего ему становится дурно, ну или как минимум скучно, неинтересно. Потом он пробует какого-нибудь новомодного Коэльо или Мураками и после этого отваливается от чтения окончательно и бесповоротно. А если, для дебюта, такому читателю какая-нибудь «Кысь» попалась или, не дай бог, Петрушевская, представляете, что с ним случиться может?

– Какие негативные тенденции более всего вас раздражают в последнее время?

– Литература перестала говорить правду о человеке. Она не сообщает мне ничего нового, ничему не учит, практически не дает пищи к размышлению. Происходит тотальное разрушение и подмена критериев. Все золото, что блестит. Все буквы оказываются литературой, а все «авторы» именуются «писателями». Этим, кстати, и пользуются ушлые «культуртрегеры», навязывающие чахлому процессу собственноручно состряпанных «классиков» и «звезд». Со стороны, пусть на время, но кому-то может показаться, что эта бесштанная команда и есть «поэтический ренессанс» или что-то в этом духе.

– Назовите самых недооцененных, по вашему мнению, на сегодняшний день писателей. А кто самые крупные «мыльные пузыри»?

– Пузырей слишком много, можно взять любое имя, от Быкова до Прилепина, что на слуху, не ошибешься. Верный признак: чем больше шума и мельканий в телевизоре – тем меньше в творчестве «виноградного мяса» и «живых слов».

Писателей, работающих несуетно и интересно, может быть, не меньше, но они не умеют кричать и толкаться локтями. Обратите внимание на Маргариту Меклину или Александра Мильштейна, Андрея Лебедева или Евгения Шкловского и некоторых дебютантов «Нового мира».

– Какой поэтической строкой или строфой вы могли бы охарактеризовать текущий момент?

– «Господь, большие города обречены на гибель…» Ибо для того, чтобы сделать нечто стоящее, следует перестать ходить строем, тусоваться и тусить, драть глотки на фестивалях и в ЖЖ. Литература – деятельность неполиткорректных одиночек, нарушающих табу и всеобщие правила.

Искусство почти всегда – преступление, что совершенно не канает в обществе взаимного восхищения и взаимного опыления. И нужно быть крайне мужественным человеком, чтобы делать что-то из ряда вон выходящее, игнорируя сотни безответственных и предвзятых комментаторов. До смешного ведь доходит, когда бездарность начинает травить хоть сколько-нибудь значимого человека лишь оттого, что он выделяется на ее фоне.

Это извращенное выворачивание приоритетов наизнанку напоминает мне ситуацию в «Легенде о великом инквизиторе», когда саном обязанный священник приговаривает к казни Того, Кого следовало бы ценить как зеницу ока.

– Сбылись ли ваши ожидания от сетевой литературы?

– Снова непонятно, что понимать под сетевой литературой – текст, изначально написанный в расчете на сетевую публикацию или впервые обнародованный в сети?

Есть очень тонкие настройки пишущего человека, когда на содержание и тем более форму сочинения влияет качество бумаги или, скажем, особенности используемых в газете или в журнале шрифтов. Не говоря уже о текстах, случившихся рядом, о заголовочном комплексе и самом строении издания. Сбивается ли этот эквалайзер в текстах, написанных для сети?

Случаи удачной конвертации с электронных носителей на бумагу крайне редки, едва ли не единичны, поэтому, как мне кажется, имеет смысл говорить об особой сетевой словесности, являющейся сырьем и заготовками для бумажных публикаций.

Скажем, да, есть, существует эстетика и живопись блогов, разумеется, значительно влияющая на эстетику нынешнего литературного письма, однако количество еще не перешло в качество, не породило самодостаточных звезд ни в поэзии, ни в прозе. Все-таки необходима «бумажная закалка» и печатная машинка в патогенезе.

Время от времени, для разнообразия, некоторые свои тексты я пишу от руки. Попробуйте, Михаил, сделать то же самое и тогда многое поймете о сути сегодняшней сетевой литературы.

– Не кажется ли вам, что почти не появляется произведений, написанных в экспериментальных, авангардных стилях?

– Нет, не кажется, их сегодня не меньше, чем попыток вписаться своими текстами в условный и несуществующий мейнстрим, являющийся у нас чем-то вроде внутренней самоцензуры. Вместо того чтобы заниматься подлинным самовыражением, люди тратят жизни для следования навязанным стереотипам.

Беседовал Михаил Бойко

http://exlibris.ng.ru/2009-06-11/2_bavilsky.html