Фото Григория Сысоева, Итар-Тасс

Двадцатисемилетний Алексей Радов – социолог, философ, журналист, общественный и антиобщественный деятель. Сын писателя Егора Радова и рок-звезды Анны «Умки» Герасимовой. Окончил факультет социологии РГГУ (2003). Преподавал теорию социологии на том же факультете, обучаясь параллельно в аспирантуре. Автор более 20 работ по теории социологии и методологии социальных наук, а также множества статей в печатных и электронных СМИ. Редактор и издатель ряда научных сборников. В 2005 году создал движение «Либертарный прорыв», позже преобразованное в формально-анархистскую организацию «Белый фронт». Вторым съездом «Молодой гвардии Единой России» избран в первый политсовет движения, возглавлял так называемый «Политотдел» организации. Однако 14 января 2008 года заявил о выходе из политсовета «Молодой Гвардии» и уходе из российской политики вообще, жестко раскритиковав деятельность соратников, назвав «обманом» все проекты по привлечению молодежи в политику (в том числе программу «Политзавод», одним из авторов которой являлся).

Егора Радова считают постмодернистом, но правильнее сказать, что он был автором качественной психоделической прозы, причем единственным в России – никаких конкурентов на этом поле у него не было и до сих пор не появилось.

После выхода в 2003 году романа Радова «Суть» о нем практически ничего не было слышно вплоть до сообщения о смерти 5 февраля сего года в Гоа (Индия). О последних годах жизни писателя рассказывает продолжатель творческой династии – Алексей Радов.

– Алексей, ты считаешь своего отца гением?

– При жизни не считал. Он часто говорил: «Я – гениальный писатель». Ему было достаточно, что он это знает, а мнение окружающих его не волновало.

Он говорил об этом спокойно, никого в этом не убеждал. А я, помню, утверждал, что гениев от природы не существует, что гениальность – это результат работы над собой.

Причём я ссылался на его собственные слова о том, что когда он учился в старших классах, то, чтобы научиться писать, каждый день писал по рассказу, который потом уничтожал.

В результате в 16 лет папа написал первый роман – «Я», в 17 лет он уже сотрудничал со многими журналами. Он мог писать на любую тему.

Если бы не его репутация маргинала, он бы мог высоко взлететь в глазах тех, мнение которых ему было до фени. Но теперь я согласен, что отец гениальный писатель – именно в его смысле.

Мы спорили: есть ли что абсолютное? И в тот раз я говорил «нет», а он – «да» – «абсолютные произведения искусства есть». Спрашиваю: что? Он: «Алиса в Стране чудес». Мне пришлось признать его правоту. Сегодня я знаю, что отец гений – и в его понимании гениальности, и в моём.

– Ты читал книги своего отца по мере их выхода?

– Рассказы и небольшие произведения – все, как подрос, что называется. До некоторых романов не подрос, думаю, до сих пор.

В детстве несколько раз начинал читать роман «Змеесос». Но не мог дочитать до конца, мне казалось, что это абсолютный бред. К тому же я тогда (как и сейчас) резко отрицательно относился к постмодернизму, а папу называли мощным постмодернистом, и, что интересно, он это даже ленился опровергать.

Я постоянно берусь за «Змеесос» – читать его всё равно неинтересно – он нарочито антибеллетристично написан. Но конструкция, как и в каждом его произведении, новаторская – он гений конструкций.

И гений слога. Он мог писать легко-легко, но, как и Лев Толстой, специально воздвигал на пути читателя всё новые преграды. Ему, наверное, лёгкий, легковесный мозгом, читатель не был нужен и даже слегка противен.

А в 2003 году у отца вышел роман «Суть». Прочёл я его далеко не сразу. Просто ходил как-то по дому, искал, что бы почитать, – я так часто делаю, и вдруг наткнулся на «Суть».

Начал читать – меня это просто поглотило до утра. Это очень киногеничное произведение. У меня сразу возникло желание снять по этой книге фильм.

«Суть» – это самая сильная книга нулевых годов, которую я читал. Но вскоре после того по делу о захвате нацболами приёмной администрации президента посадили мою жену. Я занялся общественной деятельностью, и мне стало не до творчества отца.

– Отец давал тебе свои новые книги с просьбой прочитать и высказать своё мнение?

– Нет. Но есть места в его романах, которые явно родились из нашего общения, например в том же романе «Суть» есть глава «Ёбла» – это слово я придумал, вернее, его придумал великий русский язык, но оно всплыло в ходе нашего разговора.

Я рассказывал, как еду в метро, всех ненавижу, и эти дурно-бесконечные ёбла – зачем они, почему? Отлично, говорит отец, и развил эту тему в романе.

– Кого из писателей он в разговорах с тобой хвалил?

– Ему Уэльбек нравился – из современных.

– Говорят, что в последние годы жизни Егор вёл очень замкнутый образ жизни.

– Нет. Он много путешествовал и общался с широким кругом людей. Может быть, его можно назвать закрытым человеком.

В последние годы ему было очень плохо. Его судьба – это полный Шекспир: какая-то дурная бесконечность трагедий.

Ужасно умерла его вторая страстно любимая жена Наташа. Он пережил это – в смысле остался жить. И пустил в сердце новую любовь – я имею в виду настоящую любовь, которая была для отца всем.

Её звали Тая (Таисия). Они поженились, но прожили вместе совсем недолго. Она умерла во сне от остановки сердца. У неё был врождённый порок.

Он проснулся, обнимая её холодный труп. Этот жуткий эпизод описан в имеющем автобиографическую основу последнем, ещё не опубликованном романе отца «Уйди-уйди».

Тут он стал воевать с Богом. Уничтожать себя, всё. Отец был очень жизнелюбивым, но тут он расхотел жить – он не видел в жизни полноту без неё.

Пять лет его мама, я и сестра, друзья пытались его вытащить из нескончаемой депрессии, из самонаплевательского разрушения. И когда у нас почти получилось, умер самый дорогой для него человек (хотя он бы сказал, что это была Тая, но я – ты уж прости, папа, – считаю немного иначе) – его мама, поэт Римма Казакова.

Он пережил её меньше чем на год. Я не знаю точно, отчего он умер. То есть, конечно, здоровье было подорвано – у него был гепатит С (который только недавно стали излечивать), причём был уже много лет. Вообще он был человек совершенно железный и неубиваемый. Героин он давно не принимал, уже лет десять как излечился от зависимости.

Вообще, как известно, работающих способов лечения героиновой наркомании не существует. Но моему отцу помог метод доктора Зобина («блок Зобина»), который сам Зобин называет даже не методом, а лазейкой.

Там блокируются опиатные рецепторы в мозгу. Тяга полностью исчезла. Папа долго шёл к победе над героиновой зависимостью – думаю, этот ад и был главной его целью в наркотиках, ведь рай мы уже носим в себе.

Героин же почти непобедим. Он и Римма на всю страну совместно рассказали о методе – вот так Егор Радов стал для всех «наркоманом». После этих публикаций сотни человек смогли реально излечиться – и мой отец с Риммой предпочли им помочь, заплатив своей репутацией в глазах разного квазиинтеллектуального быдла.

– А правда, что Егор умер в тот же день, что и Тая, только спустя пять лет?

– Да, ровно через пять лет. Правда, в свидетельствах о смерти числа отличаются на один день, но там ставится не дата смерти, а дата, когда была констатирована смерть.

Егор умер 4 февраля, но в свидетельстве о смерти стоит 5-е. Когда умерла Тая, он уже долгое время ничего не употреблял.

В это время вышел его роман «Суть», переиздавались его ранние книги, у него была куча идей, он публиковался во всех модных журналах, работал в «НГ-Ex libris».

Всё было замечательно. И вдруг смерть Таи… Второй раз подряд потерять любимую женщину – не знаю, что может быть хуже этого. Он пытался покончить с собой, уничтожить себя и в итоге подсел на терпинкод.

Это такой препарат якобы от бронхиального кашля. У меня у самого много раз был бронхит, я пил бронхолитин, бромгексин, много других лекарств, но я не знаю ни одного человека, которому бы прописали от кашля терпинкод.

А по продажам он, согласно публикуемой статистике, занимает второе-третье место в России среди всех лекарственных средств каждый год.

– Как?! Егор стал употреблять терпинкод?

– Да. А что? Негламурно?

– Я думал, что в последние годы он только пил. Весной 2002 года, когда мы общались, он ничего не употреблял, только выпивал...

– Нет. От алкоголя ему гениальный Зобин тоже блок поставил. В том-то и дело, что тогда было всё хорошо и он ничего не принимал.

Всё началось в 2003 году, после смерти Таи. Он потерял смысл своей жизни. Впал в депрессию, в настоящую депрессию, и принял как-то терпинкод. Потом ещё раз.

А потом не знаешь, как с него слезть, потому что в свободной продаже нужных лекарств нет – нет, например, снимающего опиатную ломку реланиума...

А чтоб получить рецепт, надо ложиться в наши наркологические клиники, где начинают ещё больше пить или «торчать». Клиника – это месяц в компании таких же людей, которые только и думают, как было бы классно ширнуться.

Процедур никаких нет. Тут нужна трудотерапия. Отец хотел ехать в Испанию на сезонную работу – собирать фрукты. Увы, не получилось. Был уверен, что слезет с таблеток сам.

Отец не принимал терпинкод постоянно, он, наоборот, постоянно с этой зависимостью боролся. Но «опиум умеет ждать» – так, кстати, называлась одна из его статей.

Отец каждый год ждал, что эта дрянь попадёт в список запрещённых препаратов. Писал статьи, пытался организовать какие-то общественные кампании.

Но знакомые наркологи, не один год бьющие о том тревогу, объяснили, что у терпинкода есть мощное лобби. В Госдуме – терпинкодовое лобби.

Я потому об этом рассказываю, что хочу, чтобы терпинкод и аналог коделак, в которых кодеин ничем не «связан», запретили, как во всех нормальных странах.

Я когда в «Молодую гвардию» только пришёл, сделал проект кампании против этого препарата. Его пофутболили туда-сюда и замяли, хотя PR-резонанс для «Гвардии» и польза обществу были бы, ясное дело, громадными.

Терпинкод называют нашей метадоновой программой. А на самом деле это прямой путь для всех настоящих и бывших героинщиков на кладбище. Такая вот целенаправленная программа по уничтожению людей. Вернее, выгодный такой бизнес.

Я вот сын «наркомана». И я этим горжусь! В том смысле, что мой отец стал для всех наркоманом, заявив об этом публично для спасения людей от зависимости.

А вот сын условного или не условного Брынцалова – у него есть, кажется, сын – для всех отпрыск достойного члена общества, бизнесмена, а на самом деле – легального наркобарона.

Ужас терпинкода, что он свободно продаётся в любой аптеке. А от этой зависимости даже у доктора Зобина нет блока, кодеиновые рецепторы слишком хитро запрятаны в мозгу.

Сила подсадки на кодеин такая же, как на героин, а удовольствия в разы меньше. Зависимость то есть оказывается ещё жёстче. И по печени бьёт больше.

Отец ненавидел эту дрянь. Но бросить окончательно не мог года три. Обычные люди — они не понимают ни что такое наркомания, ни что такое настоящая депрессия: и то и другое – это именно болезни, не то что вялые перепады их бессмысленного настроения.

Но в итоге мой отец всё-таки смог победить и эту зависимость. Перестал ходить в аптеку, в которой при виде его однажды провизор сказал провизорше: «О! пошли делать план», – да, аптеки на этом нехило наживаются.

И тут умирает его мама, моя бабушка – Римма Казакова. Неожиданно совершенно, хотя ей и было (с точки зрения средней продолжительности жизни в России) много лет.

Снова депрессия, ночь, улица, фонарь. Отец бы уже никогда не стал искать себе специально наркотик, а аптека рядом – пошёл и купил. Тем более что терпинкод, как легально продающийся препарат, как наркотик-то и не воспринимается.

У него была больная печень, гепатит, и это его просто добило.

– У него изначально была склонность к депрессии?

– Он никогда не был депрессивным. Отец был очень жизнерадостным человеком. Ироничным, весёлым. Он никогда не унывал. У него была депрессия, вызванная конкретными жизненными обстоятельствами и помноженная на проблемы с выработкой эндорфинов – вот ведь в чём проблема опиатов.

Человек уже ничему не рад вообще – просто не вырабатывается в организме химическое вещество, скажем так, отвечающее за счастье и радость, и всё.

Уверен, что это отца как писателя изначально и интриговало – он и в «Сути» пишет: «Как героин может заменить весь мир?»

Почему он поехал в Индию? Для него это была возможность вернуться к нормальной жизни, искусству. Вот ты, Михаил, недавно написал в «Независимой газете», что у папы был соавтор – героин.

Ответственно завялю: это неправда. Отец никогда не писал никаких вещей под героином или каким-либо другим веществом, препаратом, высшим кайфом для него было искусство. У него есть рассказ и названная по этому рассказу книга «Искусство – это кайф».

– Наркотики будили воображение, но отвращали от творчества?

– Я никогда не принимал опиатов, но, насколько могу судить, писать под ними малореально.

Мне кажется, что моему отцу был интересен не опыт принятия самих наркотиков, а опыт общения с определённой средой. Это было ему полезно как писателю и исследователю жизни, но он никогда не писал ни под какими веществами.

Когда он подсел на терпинкод, я его спросил, что ему мешает начать новый роман. А он говорит: нет, мне сначала надо бросить терпинкод, потом некоторое время ничего не принимать, привести сознание в порядок и только потом можно начинать писать.

Какие-то вещи, связанные с наркотиками, он отразил в своём творчестве, но записаны они были в абсолютно трезвом состоянии. Вдохновение – вот был его природный наркотик. И ему его было достаточно.

– Просто поразительно, что, несмотря на такие потрясения, он завершил роман «Уйди-уйди»…

– После «Уйди-уйди» он начал писать ещё один роман. Мне он сказал, что замысел нового романа полностью сложился.

Кажется, он должен был быть про современное общество, менеджеров, офисный планктон. Отец даже написал первую главу. Он сожалел, что «Уйди-уйди» – это очень грустный роман, ему хотелось написать что-то более позитивное.

– Ты сам ничего не предпринимал для издания «Уйди-уйди»?

– Пока нет. Отцу один фанат его творчества всё обещал выпустить роман, а в итоге пропал. А с издательством Ad Marginem он рассорился, когда после выхода романа «Суть» Александр Иванов предложил ему написать роман «Героин». Иванов сказал, что иначе Баян Ширянов займёт эту нишу. «Героин» типа все прочтут, и это сделает отца звездой.

– А он отказался?

– Конечно. Отец был писателем, его интересовало творчество, а не слава. Он к своим произведения очень серьёзно относился. На заказ он писал только статьи. Да и то…

Он когда в советское время в командировки ездил, например в Якутию, то присылал такие репортажи, которые заведомо не могли пройти в советской прессе. Но при этом они были отличного качества.

Что же касается своей прозы, здесь он не шёл ни на какие компромиссы. Я не знаю, что он потом сказал Иванову, но после этого они не общались.

– Спасибо, что ты дал мне прочитать «Уйди-уйди». Если я что-нибудь понимаю в литературе, это шедевр.

– Если в ближайшее время не найдётся ни одно серьёзное издательство, которое захочет издать этот роман, я сам его издам.

Беседовал Михаил Бойко

http://www.chaskor.ru/p.php?id=6897