Алина Витухновская. Твердость в начале и затухание в конце. Алина – проливает, Витухновская – поглощает. Упругая вспышка и клубящийся мрак. Тягостно-тягучее угасание.

Когда я произношу это имя, то смотрю на реакцию собеседника. По этой реакции я могу больше узнать о человеке, чем из многолетнего с ним общения.

Хуже всего, по моим наблюдениям, гримаса отвращения и настороженности. Пугливое «фу» в глазах собеседника, пока он мучительно соображает: а с вменяемым ли человеком имеет дело? И что это – эпатаж, дурновкусие или попросту глупость? Как правило, гримасу отвращения и настороженности сменяет выражение разочарования и скуки. Чувствуется мгновенно возникшая дистанция и холодок отчуждения. Витухновская для этой категории людей – персона нон грата, troublemaker и недвусмысленный сигнал «держись подальше». Эти люди, как показывает опыт, – прагматичные ничтожества, больше пекущиеся о своей репутации и сиюминутном успехе, чем о неповторимости судьбы и самоуважении. Именно они образуют «заговор посредственностей», благодаря которому прижизненный успех редко сопутствует тем, на долю кого выпадает посмертная слава.

Другая реакция – снисходительная. Дескать, что-то в Витухновской есть, но таких поэтов, как она, полным-полно. И лучше, чем она, – до фига. И вообще пусть цветут все цветы, но не обязательно каждый нюхать. По моим наблюдениям, чаще всего так говорят люди с замыленным взглядом и притупленным вкусом, создающие эстетический шум, в котором тонет даже по-настоящему оригинальный голос.

Третья реакция – негодование. Для этой категории людей Алина Витухновская – личность этически неприемлемая: наркоманка, сатанистка, анархистка и т.д. Вопрос об эстетических достоинствах стихов Витухновской в этом случае даже не поднимается. И это более адекватная реакция, ибо осуждение с этих позиций – оборотная сторона «декадентского шарма».

Зеркальная позиция – априорное принятие, презумпция гениальности. Как и у многих других последовательных нонконформистов, у Витухновской есть фанатичные поклонники. Как правило, это декадентствующие интеллектуалы, фрустрированные маргиналы или представители радикальных субкультур, для которых Витухновская – олицетворение их жизненного кредо: «Против всех и всего». Эти люди правы в том, что нонконформизм при наличии дарования – это инвестиция преходящего успеха в запоздалое или посмертное признание. А значит, существует вероятность того, что Витухновская рано или поздно займет свое место в поэтическом пантеоне среди «русских цветов зла», сравнимое с тем, которое во французской поэзии занимают Бодлер и Лотреамон.

Наконец, есть люди, к которым я отношу и себя, для которых Витухновская – это максимально возможное в наше время приближение к идеальному поэту, творцу в подлинном и полном смысле этого слова, – то есть к поэту, наиболее совершенным поэтическим произведением которого являются не стихи, а его собственная личность.

В данном эссе я не надеюсь пересмотреть сложившуюся литературную иерархию – структуру до того инерционную, что ревизия ее отнимает десятилетия. Не надеюсь также потому, что верю в существование трансцендентной логики, пронизывающей жизнь гениев. Выход из безвестности совпал для Витухновской с попаданием в тюрьму. Не удивлюсь, если приход признания совпадет для нее с уходом из жизни.

Цель данного эссе состоит в том, чтобы, отталкиваясь от анализа аргументов pro et contra конкретного поэта – Алины Витухновской, заострить ряд проблем, до сих пор недостаточно принимавшихся во внимание.

Пир на пепелище

Если систематизировать аргументы, которыми обосновывают уничижительные суждения о даровании Алины Витухновской, то можно выделить шесть основных подгрупп. Рассмотрим каждую из них по отдельности.

1. Имя Витухновской возникло на волне судебного процесса, последовавшего за возбуждением против нее уголовного дела по обвинению в сбыте и хранении наркотиков. Можно утверждать, что каждый из защитников Витухновской преследовал свои узкие цели, менее всего задумываясь о действительном масштабе ее дарования. Именно поэтому нескольких неполиткорректных заявлений Витухновской оказалось достаточно, чтобы ажиотаж вокруг ее имени сменился разочарованием. В результате интерес к скандалистке спал, и сегодня она – персона нон грата во всех респектабельных изданиях. Можно только сожалеть о том, что имя одиозной поэтессы иногда все-таки мелькает в маргинальных изданиях и статьях отдельных ангажированных авторов. К счастью, есть по-настоящему талантливые поэты, которые с самого начала сделали ставку не на скандал, а на работу со словом. Избегая крайностей, они терпеливо оттачивали мастерство и совершенствовали форму. Их старт не был столь стремительным, как у выскочек и скандалистов, но именно они пожинают заслуженный успех. А Витухновская – назидательный урок для тех, кто хочет пролезть в литературу с «черного хода».

2. Стихи Витухновской привлекают внимание не своими достоинствами, а элементами эпатажа. Подобный эпатаж – последнее прибежище графомана. Этим объясняются такие особенности «поэтики» Витухновской, как скудная лексика, использование мата и наркоманского сленга, заигрывание с темной стороной жизни, изрядно приевшаяся бытовая чернуха, порнография и уголовщина, человеконенавистничество и богоборчество, апология разврата и асоциального образа жизни, морального разложения и духовного суицида. Высшая справедливость проявилась в том, что сегодня никто уже не воспринимает потерпевшую творческое фиаско графоманку всерьез.

3. Стихи Витухновской отличает стилистическая неряшливость, метрическая неровность и жанровая невыдержанность. Отдельные удачи теряются в нагромождениях шлака. Невозможно указать стихотворения Витухновской, имеющего сколько-нибудь безупречную форму. Нет сомнения, что в данном случае мы имеем дело с самой худшей разновидностью поэтического дилетантства – а именно с дилетантством, подкрепленным самомнением и нежеланием совершенствовать поэтическое мастерство.

4. Первое, что бросается в глаза при знакомстве с творчеством Витухновской, – это ошеломляющее однообразие, эксплуатация пары-тройки стереотипных приемов, прослеживаемых с самых ранних стихотворений. Отсюда – бесконечное топтание на месте, каскады самоповторов, одна и та же монотонная интонация, растянутая на сотни посредственных стихотворений, удручающее отсутствие малейшей эволюции и какой-либо перспективы.

5. Несомненна вторичность виршей Витухновской, вызывающих у сколько-нибудь профессионального читателя устойчивое ощущение дежавю. Бодлер и Лотреамон, Маяковский и Мандельштам, Хлебников и Хармс, Гумилев и… неважно кто еще. Витухновская лишена собственного поэтического голоса, собственной интонации. Так же обстоит дело и с идейным содержанием. Легко прослеживаются влияния французских экзистенциалистов и сюрреалистов, актуального искусства и музыкального андеграунда, Мамлеева и Лимонова, неизвестно откуда почерпнутого гностицизма и манихейства.

6. Наконец, нет ничего скучнее и зауряднее банального воспевания зла. Сколько можно смаковать набившие оскомину «порно» и «инферно», «нарко» и «анархо»?! Подлинное дарование неразрывно связано со стремлением к свету, с духовным подъемом и моральным усилием. В эпоху тотального внутреннего опустошения уважение вызывают подвижники-одиночки, бережно относящиеся к традиции, культурным ценностям и духовному наследию. А отнюдь не разрушители, в нигилистическом опьянении крушащие все, до чего могут дотянуться, извращающие остатки смыслов, сеющие гниение, распад и апатию. Не нужно, конечно, демонизировать Витухновскую – она лишь одна из сонма тех, кто подтачивает духовное здоровье народа. Но устранить эту заразу – наша задача.

Живой штандарт

А теперь примерим адвокатскую мантию, попробуем доказать, что Витухновская – это явление незаурядное, достойное самого пристального изучения.

1. Любое литературное (не обязательно поэтическое) произведение – это текст плюс нетекстовые факторы (или «контекст» в широком смысле). Один из этих нетекстовых факторов – личность поэта, его биография, характер и судьба. Лирическое «Я» поэта может образовывать с его природной личностью три различные конфигурации – может отражать ее как зеркало, вести независимое от нее существование и образовывать с ней нераздельное целое. Соответственно существуют поэты жеста, поэты позы и поэты роли.

Поэт жеста – это поэт самовыражения. Лирическое «Я» такого поэта полностью повторяет изгибы его биографии, изменяется вместе с ним, проходит через те же стадии. Заметим, что под «жестом» мы в данном случае понимаем непроизвольное движение, отражающее действительное состояние души, в отличие от «позы».

Поэт позы – это поэт-актер. Лирический герой и публичный образ такого поэта имеет мало общего с его истинной личностью. Они могут даже контрастировать. Подчас кажется, что физическое существование такого поэта менее подлинно, чем бытие его лирического «Я». Как правило, жизненные обстоятельства очень слабо отражаются в его творчестве. Стихотворения поэтов позы, как правило, отличаются большим формальным совершенством, чем стихотворения поэтов жеста и роли.

В поэте роли лирическое и природное «Я» достигают неразложимого единства, сливаются без малейшего зазора. Он сначала выявляет некую Идею Себя, а затем подверстывает все свое существование под эту доминанту, так что она поглощает его личность без остатка. Поэт начинает в жизни поступать так, как поступил бы его лирический герой. Главное поэтическое произведение такого поэта – его собственная жизнь. Он подчиняет собственную внешнюю и внутреннюю жизнь (детерминированную для большинства людей социумом, генетикой и физиологией) – гетерогенной логике поэзии, в основе которой лежат рифма, ассоциация и созвучие. Отсюда впечатление немотивированности поступков поэта роли, поскольку они продиктованы не рациональной логикой, а эстетическим чувством – следованием некой жизненной «рифме». Тексты для такого поэта – это всего лишь побочная часть образа, наряду с манерой говорить, одеваться, двигаться и т.д.

Витухновская – это яркий представитель третьей категории поэтов, главным поэтическим произведением которых является их собственная личность. «Сделайте меня героем ваших комиксов», – написала Витухновская незадолго до ареста на стене своей комнаты. И действительно, в Витухновской есть что-то от персонажа комикса, некоторая упрощенность, утрированность и стереотипность. Однако эти черты являются результатом невидимой работы, напоминающей шлифовку текста, но гораздо более трудоемкой.

Более того, Алина Витухновская – это практически единственный современный поэт, о котором можно сказать, что его публичный образ, поэзия и мировоззрение образуют нерасторжимое единство с его личностью. По цельности и целостности образа Витухновская сегодня, по-видимому, не имеет конкурентов.

2. Эпатаж эпатажу рознь. Есть эпатаж, за которым стоит литературная игра, подмигивание и балагурство. К Витухновской он не имеет отношения – по моим наблюдениям, она почти лишена чувства юмора и уж точно не способна к самозабвенному фиглярству.

Есть эпатаж, за которым стоит истерика, а именно желание привлечь к себе внимание, быть замеченным любой ценой. Однако эпатаж Витухновской слишком рационален и последователен, чтобы объясняться истерикой.

Можно выделить и другие разновидности эпатажа, но нас будет интересовать только одна – эпатаж как эстетическая и нравственная позиция. Таков эпатаж Алины Витухновской. Это самопринуждение к тому, чтобы доводить каждый тезис до логического завершения, не маскируя слабые места, а максимально подчеркивая их. Такой эпатаж – обоюдоострое оружие. Он привлекает внимание своим напором, но делает занимаемую позицию более уязвимой. И требуется некоторое мужество, чтобы, пригласив к себе Каменного гостя, потом, не дрогнув, приветствовать его: «Я звал тебя и рад, что вижу».

3. Для поэта роли безупречность формы имеет значение ровно настолько, насколько она соответствует выбранной роли. Роль Витухновской требует некоторой доли небрежности или «мовизма», если воспользоваться термином Валентина Катаева. Не случайно жанр одной из своих повестей («Последняя старуха-процентщица русской литературы») Витухновская определила как «плохой шедевр».

Декадентский образ Витухновской требует третирования поэтической формы как некой западни, ловушки и иллюзии, а значит требует стилистической небрежности и неотшлифованности. Подобная «непричесанность» далеко не редкость и свойственна, например, большинству вещей Велимира Хлебникова. Со временем подобная небрежность, сильно коробившая современников, канонизируется, как это произошло с Хлебниковым и другими русскими авангардистами. Возможно, это произойдет и с Витухновской.

Валерий Кирпотин любил приговаривать, что курица создана не для того, чтобы из нее варить бульон. Можно добавить, что и стихи сочиняются не для того, чтобы ими наслаждались эстеты и литературные критики.

Но и версия о том, что поддержка Витухновской была продиктована исключительно конъюнктурными соображениями, не выдерживает критики. Во-первых, еще до пресловутого процесса стихи Витухновской неоднократно публиковались. Самая первая подборка ее стихов была опубликована в газете «Литературные новости» (орган Союза писателей Москвы, ныне – «Литературные вести») № 5 (31) за 1994 год с предисловием одного из отцов современной российской журналистики Игоря Дудинского (в этом предисловии он почему-то отнес творчество Витухновской к «рецептуализму»).

Сомнительно, чтобы какими-то конъюнктурными соображениями руководствовались Андрей Вознесенский (также опубликовавший подборку стихов Витухновской со своим предисловием), Константин Кедров (выпустивший с Витухновской несколько совместных сборников), Инна Лиснянская (автор одного из трех предисловий к «Последней старухе-процентщице русской литературы») и многие другие защитники нашей героини.

4. Поэзия Витухновской однообразна? Да, это так. К поэзии и мышлению Витухновской можно отнести слова Михаила Лифшица о философии Мартина Хайдеггера: «круг уходящего в бесконечность вращения на одном месте». Мысль Витухновской пребывает во вращении вокруг одних и тех же тем и вопросов, обретая в этом статическом движении динамическую неподвижность.

Чем объясняется, например, лексическая скудность поэтики Витухновской, непрестанное топтание на месте и ворох самоповторов? Тем, что в центре ее – фундаментальные экзистенциалы человеческого бытия, как рождение, боль, насилие, наслаждение и смерть. Речь идет о вещах настолько фундаментальных, что они вызывают естественную немоту, афазию или, в лучшем случае, косноязычие.

Во всех своих стихах Витухновская, в сущности, говорит одно и то же? Но это и служит доказательством того, что в ее творчестве содержится некое послание, которое она более-менее успешно (или тщетно) пытается выразить в словах. Говорят, что настоящий писатель всю жизнь пишет один и тот же роман, а кинорежиссер снимает один и тот же фильм. Настоящий поэт подобно Витухновской всю жизнь пишет одно и то же стихотворение.

Однако мир побуждает писателя к продолжению высказывания. Если ты вчера сказал «А», то сегодня от тебя ждут некого «Б». Если творец поддается искушению и говорит чаемое «Б», общество возмущенно обрушивается на него: «Так-так, выходит, что вчера ты врал?!» И трудно не заметить проскальзывающую в этом негодовании нотку удовлетворения: «Ага, это не истина о мире! Это всего лишь искусствишко, которое ложь придуманную врет!»

В самом деле, разве можно представить, скажем, Исайю, Иеремию или какого-нибудь другого ветхозаветного пророка, извиняющегося перед аудиторией: «В моем вчерашнем пророчестве содержался ряд фактических неточностей. С учетом нового откровения оно нуждается в значительной корректировке. Прослушайте, пожалуйста, исправленный вариант»?! К сожалению, литературные критики часто ведут себя не умнее прихожанина, подошедшего после проповеди к священнику с вопросом: «Батюшка, но вы ведь уже говорили про это в прошлое воскресенье?»

Многим ценителям литературы невдомек, что логика гения развивается не по принципу «А–Б–В–Г–…», а по принципу «А–А–А–А–…» Такое топтание на месте является одним из «стигматов гениальности». Иван Бунин, например, всю жизнь писал один и тот же рассказ. Все его творчество – это бесконечные вариации одного и того же достаточно жесткого сюжета. Оттого его рассказы невозможно читать непрерывно: они сливаются в некий обобщенный, усредненный «бунинский рассказ».

Аналогично поэзия Алины Витухновской похожа на вращающийся на одном месте турникет. Это перебор некой совокупности базовых идей, которые как будто свыше были запечатлены в ее уме. Варьируется лишь форма изложения, но не внутренняя сущность.

5. Идеи, которые выражает Витухновская, имеют длинную историю. Откуда бы она их ни почерпнула – из французских экзистенциалистов, произведений Юрия Мамлеева или западного музыкального андеграунда (панк, готика, блэк-метал и т.д.).

Скажем, легко заметить близость мировоззрения Витухновской к идеям, которые озвучивают некоторые персонажи Мамлеева – герои его романа «Шатуны», рассказа «Голос из ничто» (1965), стихотворного цикла «Песни нездешних тварей» и т.д. Но эти концепции – не что иное, как вольное изложение философских учений Филиппа Майнлендера, Эдуарда фон Гартмана и других жизнеотрицателей, которые, в свою очередь, черпали вдохновение в произведениях Шопенгауэра. Но произведения Шопенгауэра не случайно, как арбуз семечками, напичканы цитатами из работ предшественников. Распутывая этот клубок, нетрудно перебросить мостик от Шопенгауэра до основных источников жизнеотрицающего мировоззрения – восточного буддизма и западного гностицизма и манихейства. Что же это доказывает?

Ощущение дежавю в данном случае объясняется не заимствованиями или влиянием, а принадлежностью к одной традиции мышления. Это конгениальность, порожденная сходством мироощущения. Речь идет о так называемой малой культурной европейской традиции, сложившейся из элементов, отброшенных при формировании христианского космоса, составившего большую культурную европейскую традицию. Желающих копнуть поглубже можно отослать, например, к работам Игоря Яковенко, посвященным манихейско-гностическому комплексу в русской и европейской культурах.

Почему Витухновская выбрала для выражения своих идей именно поэтическую, а не более адекватную философскую форму? По-видимому, это связано с расцветом русского рока, пронизанного аналогичными идеями. Вторая возможная причина – эстетическое неприятие современного философского мышления, ушедшего в решения сугубо профессиональных проблем. Третья – эстетическое неприятие самодостаточного философского мышления, приводящего к построению громоздких философских систем, которые, как заметил Анатоль Франс, «ничем существенно не отличаются от тех карточных пасьянсов, с помощью которых женщины разгоняют тоску».

6. Литература давно уже не является статистически весомым фактором общественной жизни. Сегодня смешно говорить о каком-то реальном влиянии литературы, а тем более поэзии, на мировоззрение и поведение людей. Тем более это сложно сделать поэту, подобно Витухновской вытесненному на обочину литературной жизни. Поэтому попытки выставить радикальную поэзию в качестве социальной болезни – комичны и тенденциозны.

Литература сегодня имеет значение как индикатор действительного состояния общества. Направлять литературу в желательное русло (например, стимулировать создание жизнеутверждающих, оптимистичных вещей) – это все равно, что трясти градусник, чтобы сбить температуру у больного. Ценность литературы как раз в честном изображении симптомов прогрессирующих социальных болезней. К сожалению, слишком многие подменяют борьбу с причинами болезни борьбой с ее симптомами.

Диагностическая же ценность поэзии Витухновской несомненна, потому что ее творчество – это доведение одной изолированной тенденции до предельно возможной степени, состояния non plus ultra . И конечная точка этого движения отнюдь не выглядит в изображении Витухновской привлекательной с обывательской точки зрения. Творчество Алины Витухновской – это отнюдь не смакование черной стороны жизни, а растянувшийся на годы «арзамасский ужас», бездна, которая может только оттолкнуть своей зияющей чернотой.

Творчество Витухновской – это сильнейший депрессант. Но столь уж это безусловное зло – депрессия? Не является ли она и признаком избранности? «Я страдаю всем существом и от всего существующего», – писал Фридрих Ницше. «Великий, исключительный человек почти ежедневно находится в состоянии простого смертного, отчаявшегося в жизни и потому готового на самоубийство», – заверял Рихард Вагнер. «Я никогда не проводил и месяца без мыслей о самоубийстве», – говорил Освальд Шпенглер. Лев Толстой описывал свое состояние как «нераздельное по времени страдание»…

Заключение

Творчество Витухновской – это серьезное экзистенциальное испытание для человека, впервые с ним соприкоснувшегося. Как таковое оно не может стать уделом большинства. Не может стать уделом тех, кто никогда не испытывал чувство недостаточности причин для собственного существования, кто никогда не переживал полного крушения своих надежд, кто никогда не брался за изначально провальное дело в абсурдной решимости довести его до конца.

К счастью, есть сферы, где суд вершит не воля большинства, и поэзия относится к их числу.

http://lych.ru/online/index.php/0ainmenu-65/37--s12009/279--n----u